Свято-Филаретовский институт совместно с Чаяновским исследовательским центром Московской высшей школы социальных и экономических наук, при поддержке научных журналов «Вестник Свято-Филаретовского института» и «Крестьяноведение», провели круглый стол «Коммюнатарный опыт в России и Бразилии. История и современность».
Выбор стран для сравнения и обмена опытом был сделан не случайно: для участия в круглом столе был приглашён гость из Бразилии Серджио Шнайдер, доктор социологии, профессор Федерального университета Риу-Гранди-ду-Сул.
Также в круглом столе приняли участие Александр Никулин, кандидат экономических наук, директор Чаяновского исследовательского центра Московской высшей школы социальных и экономических наук, главный редактор журнала «Крестьяноведение»; Константин Обозный , кандидат исторических наук, доцент, декан исторического факультета Свято-Филаретовского института; Юлия Балакшина , доктор филологических наук, профессор СФИ и РГПУ им. А.И. Герцена, и Наталья Игнатович, церковный историк, исследователь трудов Николая Неплюева.
«Мне кажется, что имя Серджио Шнайдера я услышала от Александра Михайловича уже года два назад. Идея встретиться и обсудить столь дорогой, интересный и в Бразилии, и в России опыт собирания людей в какие-то союзы, сообщества давно витала на нашей кафедре церковной и социальной истории, — рассказала Юлия Балакшина , представляя участников дискуссии. — Многие из нас прочитали интервью с Серджио в “Крестьяноведении”, а для тех, кто не прочитал, скажу, что это человек, для которого коммюнотарность — не только предмет теоретического исследования, но и опыт практической жизни. Серджио — выходец из сельской бразильской общины, а по своим корням — из Германии: его предки переехали в Бразилию в 1827 году».
Коммюнотарными участники дискуссии договорились называть неиерархические самоорганизующиеся общественные объединения, стремящиеся к умножению общественного блага и не умаляющие личного начала в человеке. Проявления коммюнотарности можно найти в объединениях различного типа: от сельских общин до городских рабочих артелей; от религиозных собраний до дружеских кругов; от коммун интеллигентов до творческих союзов.
«И социологи, и антропологи давно говорят о том, что модернизация общества должна привести к исчезновению общин. Однако они продолжают существовать, причём во всех обществах. Хотя смысл того, что есть община, за последние двести лет изменился, — говорит Серджио Шнайдер. — Если раньше общины были больше оформлены как социальные структуры, и социальные взаимоотношения в них были сцементированы религиозными связями, то со временем, особенно после Второй мировой войны, с развитием информационного общества, и сама коммюнотарность, и организация общинности сильно изменились. Тем не менее общины существуют, и это серьезный вопрос для исследователей — что они дают обществу и народу».
«Мы с российскими коллегами обсуждали вопрос об уровне социального потенциала, то есть о способности местных сообществ собираться в кооперативы и тому подобные объединения. Мы изучали этот вопрос с профессором Никулиным, потому что это становится важным фактором местного развития. И очевидно, что там, где есть такие сообщества, ассоциации, кооперативы, общины, это очень благоприятно влияет и на экономическое развитие», — добавил бразильский исследователь.
Александр Никулин напомнил классическое различение общинных и общественных связей, введённое немецким социологом Фердинандом Тённисом через так называемые Gemeinschaft (маленькое общество, община) и Gesellschaft (большое общество). «Действительно, с момента индустриальной революции последние два века, об этом писал и Тённис, можно было наблюдать спонтанный рост обществ типа Gesellschaft — больших городов, обществ анонимных, где друг друга мало кто знает, и упадок сельских и других общинных сообществ. Прежде всего, конечно, они были связаны с локальной культурой жизни на земле, потому что до недавнего времени больше 90% человечества вело крестьянский образ жизни. Можно говорить и о твёрдых коммюнотарных основаниях религиозных сообществ, а в традиционных обществах, как правило, религиозное и сельское сообщество часто были “два в одном”», — говорит Александр Михайлович.
«Но даже в традиционных сообществах мы находим громадное разнообразие этого самого комюнитаризма и творчество по созданию всё новых форм, — продолжает исследователь. — Взять те самые первые христианские общины, которые потом распространяются, и в результате христианство становится мировой религией. Мы находим дифференциацию и внутри христианства, находим разного рода христианские общины. И в Новейшее время, например, Серджио мне очень трогательно рассказывал, как в его маленьком немецком-бразильском городке существовало строгое разделение между общинами католиков и общинами протестантов, всего лишь полвека назад! В религиозном плане это постоянное творчество».
«В конце XIX – начале XX века неслучайно такой отклик в сердцах людей находит идея соборности, предложенная Алексеем Степановичем Хомяковым , и связанная с ней идея общинности, — говорит историк Наталья Игнатович. — В условиях подготовки к созыву Поместного собора это становится особенно актуально. О соборности говорили многие, но что самое важное, не только говорили, но и делали практические попытки устроения жизни на соборных началах».
Возможно, самой яркой такой попыткой стало Крестовоздвиженское православное трудовое братство, основанное богатым аристократом Николаем Николаевичем Неплюевым. «Он должен был стать дипломатом, но однажды после бала у принца Луи Польского его посещает такое откровение. Ему снится сон, в котором он видит себя в крестьянской избе, окруженным крестьянскими детьми. И отношения с этими детьми, и вся атмосфера общения были исполнены глубокой любви, — рассказала Наталья Игнатович. — Этот сон переворачивает его сознание, он возвращается в своё родовое имение, в город Ямполь, получает сельскохозяйственное образование и берёт на воспитание десять крестьянских детей. Интересно, что он с самого начала советуется с местными жителями и со священниками о том, кого лучше взять. Затем из этого рождаются несколько низших сельскохозяйственных школ, находящихся в ведении Министерства государственных имуществ, а позже выпускники этих школ образовывают в его имении Воздвиженск православное трудовое братство».
В 1901 году Николай Николаевич отдал всё своё состояние Братству. Как рассказала исследователь, оно включало несколько заводов: винокуренный, кирпичный, свеклосахарный, по производству извести и чугунолитейный; несколько лесопильных заводов; несколько фабрик. У Братства были мастерские, фруктовая фабрика, молочносыроваренный, маслодельный, мясокоптильный, винодельческий цеха, магазин и склады общества потребителей, больница. «В Воздвиженске использовалась система севооборота и была высокая урожайность, выше, чем в среднем по Черниговской губернии и в пять раз выше, чем на подобных землях в районе Ямполя, — рассказала Наталья Дмитриевна. — В колхозе, который возник на месте Братства в советское время, такую урожайность удалось повторить лишь полвека спустя, да и то в рекордно урожайный 1971 год».
В братстве было несколько фруктовых садов, а братский садовник, Семён Фёдорович Черненко, уже в 1920-е годы, когда братство было разгромлено, работал с Мичуриным. Хозяйство Братства также включало селекционную лабораторию, абиссинские колодцы, метеорологическую станцию, зенитные фонари. Электричество в Воздвиженске появилось в 1915 году. В 1919-м Братство закупило несколько динамомашин и установило нефтяной двигатель в помещении мельницы, была оборудована электростанция. Телефонная сеть Siemens появилась она в Братстве в 1898 году, в 1910-м она была модернизирована. Радиосеть в Воздвиженске появилась в 1926 году (при этом в СССР радиотрансляционный узел был введён в эксплуатацию в Москве в 1925 году). С 1890-х в Братстве велась фотосъемка, а цветная фотосъемка появилась там в 1916 году. Первый трактор в Братстве появился в 1919 году (массовое тракторостроение в США началось в 1917-м).
«Братство в конце концов было разгромлено советской властью, но очень долго с ним не могли справиться, — говорит Наталья Игнатович. — После того, как в 1924–1925 годах было репрессировано руководство — старшие в Братстве, оно протянуло ещё несколько лет. И только в 1929 году, когда оставшихся пофамильно вызывали советские органы и сказали им: “Либо вы сами уйдете, либо будет хуже”, — братчикам пришлось уйти, а многие просто этого не выдержали и умерли».
«Существенно, что в основе этого образа братства лежала не экономическая, а именно религиозная идея, — говорит Юлия Балакшина . — В первую очередь Неплюев хотел возродить христианство, которое было бы не номинальным, чтобы христиане жили в соответствии с “дисциплиной любви”, как он это называл. Сначала он устроил школы, в которых воспитывал детей на этом основании христианской жизни, а потом понял, что своих воспитанников он не может отпустить в мир, где отношения совсем не такие, каким он учил их — так возникло Братство. То, о чём говорила Наталья Дмитриевна, интересно для российского опыта особенно потому, что это не экономическое предприятие в своей основе, а религиозная община, которая стала приносить значительные экономические плоды».
По мнению Константина Обозного , в русской истории самый серьёзный вызов коммюнотарным началам был связан с крепостным правом и личной несвободой, которая не давала возможности потенциям общинности воплотиться и принести результаты. Серьезная проблема была и в том, что большая часть крестьянского народа в России в XVIII – начале XIX века не имела опыта частной собственности, землепользования — и, если коммюнитаризм и проявлялся, то в каких-то особенных формах. «Опыт Неплюева в этом смысле уникальный, это “штучный товар”, его трудно копировать, пустить на поток, — говорит Константин Петрович. — Попробуй найти такого барина, который будет заботиться не о своём прибытке, не о том, чтобы оставить наследство своим потомкам, а о тех людях, которые живут рядом в темноте, в каком-то варварстве, не только экономическом, но и социальном и духовном».
«Когда мы говорим о большевизме, о советской власти, то, пожалуй, это ещё большее препятствие для коммюнотарности, чем крепостное право. Ведь коммюнитаризм в своём лучшем проявлении, в своих светлых примерах всегда связан со свободой — с уважением свободы другого человека и опытом творчества, выращиваешь ли ты бычков, или шьёшь лоскутные одеяла, или занимаешься ещё каким-нибудь ремеслом и для этого объединяешься со своими единомышленниками», — добавил Константин Обозный .
«А если говорить о XX веке, то опыт коммюнотарности мы можем увидеть в очень неожиданных проявлениях, например, в добровольческих движениях, — рассказал историк. — Есть такой советский штамп, что в добровольческих отрядах, которые пытались оказать контрреволюционное сопротивление новой большевистской власти, были помещики, дворяне, офицеры, генералы — те, кому было что терять. Но пример Северо-Западной армии, которая формировалась в Пскове в 1918 году, замечательно показывает, что там было очень много простых крестьян и рыбаков, которые ценили свою свободу, то место, где они жили, то, чем они занимались, и думали о том, что принесёт новая власть. Например, в армии генерала Юденича одним из наиболее боеспособных был целый Талабский полк, состоявший практически из одних рыбаков. Талабские острова — это острова на Псковском озере».
«Так что русский народ несомненно имел и имеет мощные потенции коммюнотарного, соборного начала, но всё время были и есть препятствия. Это начало часто подавлялось какими-то внешними условиями. По большому счёту, мы до сих пор живём в постсоветской реальности, с советской прививкой. Хотя некоторые люди старшего поколения и говорят: как хорошо было при колхозах жить, но это поздний опыт, который сравнивают с разорением села в 90-е, забывая о разорении, которое пришлось на долю предыдущих поколений в XX веке. Есть настоящие семейные драмы, связанные с вынужденными переселениями, раскулачиванием и другими трагедиями, которые унесли множество жизней и искалечили массу семей, многих людей уже не вернуть. А те, кто был собран насильно в колхозы, нередко теряли какие-то последние навыки свободного творческого труда и превращались в рабов этой системы. Это ещё раз к вопросу о творчестве и свободе, которые для светлой, позитивной коммюнотарности, несомненно, необходимы», — заключил Константин Петрович.
«Что касается вопроса, кто коммюнотарнее, — мне кажется, и Бразилия, и Россия имеют замечательную традицию своего локального коммюнитаризма, связанную и с мировой традицией, потому что это громадные многонациональные страны, — уверен Александр Никулин. — В наших социологических полевых исследованиях мы тоже ставили вопросы об этой локальной солидарности общинного типа в Бразилии и России и пришли к выводу, что мы могли бы чему-то научиться друг у друга. Например, с точки зрения такой формы коммюнитаризма как кооперативизм Россия в начале XX века была одной из лидирующих стран, это нашло отражение и в земских исследованиях, и в исследованиях школы Чаянова. Потом, уже в советский большевистский период, была сделана попытка огосударствления коммюнитаризма в виде колхозов, совхозов, которая принесла больше разрушительных последствий, чем положительных. Но когда я был в Бразилии, на меня произвело большое впечатление развитие коммюнотарных кооперативистских практик. Мне казалось, что я просто на машине времени перенёсся на сто лет назад, в Россию 1920-х годов — с энтузиазмом того времени, не обязательно социалистического типа, но и религиозного, с его стремлением создавать подобного рода сообщества».
Подробные обзоры круглого стола выйдут у наших коллег медиапроекта «Стол» и в журнале «Вестник Свято-Филаретовского института».
Автор: Софья Андросенко Фото: Евгений Огурцов
