Каждый четверг группа учеников билингвальной англо-французской школы Жаннин Манюэль (l’École Jeannine Manuel) посещает занятия по русскому языку в Институте Пушкина в Париже.
Мама одной из учениц, Наталья Макарова ранее работала на филологическом факультете СПбГУ, а сегодня живет в Париже. Муж Натальи – британец иранского происхождения. Вместе они воспитывают 9-летнюю дочь Еву , которая растет трилингвом.
– Наталья, расскажите, на каком языке вы общаетесь между собой в семье?
– Ребенок с папой говорит на английском, и когда мы собираемся все вместе, тоже общаемся по-английски. Когда я с дочкой одна, то говорю с ней по-русски. В школе Ева говорит по-французски. Так устроена наша жизнь, что мы говорим на разных языках. И у наших детей нет возможности остановиться на одном языке – они вынуждены переключаться в течение дня. Хорошо это или плохо – другой вопрос. Но это их и наша жизнь.
У Евы это настолько вошло в систему, что даже во сне она разговаривает на всех трех языках, вне зависимости от того, какой язык на сегодняшний день берет верх. Языки не развиваются одинаково, какой-то все равно вырывается вперед, а другой задерживается. Но это все языки ее общения.
– Разговаривать с ней по-русски вы начали с самого детства?
– Конечно, я же русская. Как мама я вижу, что сейчас Ева не говорит так, как дети в ее возрасте разговаривают, живя в России. У нее намного беднее запас слов, одни и те же конструкции предложений. Но дочь считает, что она – русская, говорит по-русски, и ее это не смущает.
У Евы нет акцента, но есть пробелы в построении предложений – она часто калькирует. Надеемся, что с Институтом Пушкина все наладится. Главное – это любовь к тому учебному заведению, где ты изучаешь язык, а дальше все пойдет.
Это была большая находка – преподаватель Института Пушкина Ольга Миронюк , потому что она очень увлекла детей чтением. Это самое сложное – подобрать правильную литературу. Мы, родители, все время друг друга спрашиваем: а что вы читаете? Интересно ли детям это читать? Мы помним, что было интересно нам, но наши дети – не мы. У них другой уровень языка, другая языковая среда, другое восприятие. И надо подобрать литературу, которая была бы интересна им. Ольга Валерьевна делает это великолепно, всегда в точку.
– Значит, Еве нравится заниматься?
– Да, ей нравится. Она полюбила читать по-русски только благодаря Институту Пушкина. Книги на русском были в доме всегда, но если была возможность почитать, то выбиралась либо английская, либо французская книга. Русская книга – это сложно и тяжело, это интеллектуальный труд. А сейчас чтение по-русски превращается в удовольствие благодаря правильно подобранной литературе.
– А что девочка читает?
– Вы знаете, недавно они на занятиях читали Зощенко, ей было очень любопытно. Ева задавала много вопросов, потому что какие-то реалии отсутствуют у нас. Например, что такое «пацаненок», «ушанка» и другие слова, которые мы не употребляем в повседневной речи.
– А сами вы с ней читаете?
– Мы делаем вместе уроки, поэтому я не даю ей еще и дополнительную нагрузку. Безусловно, когда мы проводим лето на даче в России, то вместе читаем. Прошу ее читать вслух.
Мы пытались изучать русский язык по учебнику в соответствии с ее возрастом. Ей это как-то помогает, но занятие с родителями – это не та мотивация, совершенно другая история. Лучше, чтобы это делал кто-то другой.
– Но вы с ней общаетесь между собой на русском?
– Да, это наш секретный язык. И в школе тоже. Если кто-то из одноклассников Евы говорит по-русски, они этим пользуются, чтобы поднять свой статус, показать, что владеют еще одним языком, – им это приятно. В прошлом году мне даже пришлось попросить Еву не делать этого в классе в присутствии других детей, чтобы им не было неприятно из-за того, что они не понимают, о чем говорят одноклассники.
– Часто ли вы бываете с дочерью в России?
– Да, мы проводим в России много времени. Летом по два месяца живем в деревне, где она общается по-русски с бабушкой, дедушкой, друзьями. Велосипеды, речки – все как надо. Друзья помогают ей говорить по-русски, исправляют ее ошибки. Она старается, но это не всегда получается, есть какие-то ошибки. Но я надеюсь, что она перерастет их благодаря Институту Пушкина – чувствуется, что процесс пошел. Все становится легче, лучше, в изучении языка появилась структура, что очень важно.