ИСПОВЕДЬ

ИСПОВЕДЬ
Ф. Энгельс,  К. Маркс и его семья
Фото: www.sovross.ru

Редко в какой из популярных книг о Марксе не встретим мы знаменитой анкеты, которую дочери предложили заполнить отцу в минуты отдыха перед завершением первой ступени гениального «Капитала».

Взятые из нее простые, предельно краткие речения Маркса постоянно служат для емких характеристик его глубочайшей натуры. Об анкете пишут, что она составлена в полушутливом тоне, – и впрямь некоторые ее вопросы, без сомнения, слишком камерны, слишком «альбомны» для великого мыслителя, но это, видимо, неизбежные издержки ее популярности и «хождения в обществе». Что же до ответов Маркса, то в том широко известном варианте, что записан рукой Лауры со слов отца, мы не найдем ни тени наигранности, несерьезности, ничто не сможем посчитать случайным.
Ну а шутка, юмор, искрометное жизнелюбие были непременным свойством великих пролетарских учителей и никогда не покидали их – ни в час всепоглощающих научных изысканий, ни в минуты дружеского, сердечного общения, ни перед лицом врага, ни перед лавиной бед. В этом юморе, как замечал Энгельс, было «много и очень серьезного». Тем меньше сомнений в определенности ответов Маркса, если учесть, как в ту пору он отрекомендовал себя дочерям: «Я принадлежу к тому типу людей, которые всегда дважды подумают, прежде чем принять то или иное решение».
Следует добавить ко всему прочему, что и времена те, когда возникло анкетное собеседование, были для Маркса, пожалуй, самыми напряженными…
Анкету называют Исповедью. Не слишком ли узки ее рамки для революционера и мыслителя? Разумеется! Однако, кроме этих альбомных записей 1865 года, Карл Маркс исповедовался перед собой и человечеством почти полвека. Исповедание – это самоанализ и самовыражение, утверждение своих взглядов, принципов. Так и определил молодой доктор Маркс у порога двадцатилетия свою будущую научную и революционную работу:
– Мы выступим перед миром не как доктринеры с готовым новым принципом: тут истина, на колени перед ней! Мы развиваем миру новые принципы из его же собственных принципов. Мы не говорим миру: «перестань бороться; вся твоя борьба – пустяки», мы даем ему истинный лозунг борьбы. Мы только показываем миру, за что, собственно, он борется, а сознание – такая вещь, которую мир должен приобрести себе, хочет он этого или нет… Итак, работа для мира и для нас. Она может быть только делом объединенных сил. Речь идет об исповеди…
И эта исповедь продолжалась всю жизнь. Слагал ли он юношеские стихи или выстраивал в боевые колонны разящие строки памфлетов, анатомировал ли целый мир или принимался за доверительное письмо к любимой – перед ним возникали те же простые и вечные вопросы: о сущем в человеке, о принципах личности и общества, о счастье и несчастье; герое и антигерое, богатстве истинном и мнимом; симпатиях и антипатиях… И всегда он отвечал на эти вопросы без обиняков, «не оставляя места для догадок».
Попробуем соединить исповедь минутную с исповедью всей жизни. Этот литературный прием позволит нам ближе увидеть некоторые из сторон жизни Маркса, прислушаться к его рассказу о себе.
В нашем распоряжении десятки томов произведений основоположников научного коммунизма, где системно изложено их революционное учение, всесторонне обоснованы их взгляды.
В нашем распоряжении бесценные документы – около 1600 писем Маркса и Энгельса, которыми они обменялись друг с другом за четыре десятилетия. Эта своеобразная эпистолярная биография с поразительной рельефностью раскрывает их многотрудную работу для человечества, их самые сокровенные мысли и чувства, нарастающую поступь рабочего движения, все страсти века. Перечитывая после Маркса животрепещущие строки рукописей, Энгельс имел все основания сказать: «Поэзия Гейне – детская игрушка по сравнению с нашей дерзкой, веселой прозой». В свое время, отвергая ходульность, слащавую официальность в литературном изображении революционеров, Маркс и Энгельс советовали: «Было бы весьма желательно, чтобы люди, стоявшие во главе партии движения, – будь то перед революцией, в тайных обществах или в печати, будь то в период революции, в качестве официальных лиц, – были, наконец, изображены суровыми рембрандтовскими красками во всей своей жизненной правде».
В нашем распоряжении сокровища ленинизма, ленинское осмысление гениальных открытий и беспримерного жизненного подвига Маркса. Продолжая великое дело пролетарской борьбы, постоянно советуясь с Марксом, Владимир Ильич учил нас глубоко и серьезно, живо и непосредственно воспринимать каждое слово основоположника научного коммунизма, учил постигать темперамент его мысли, чувствовать себя «как бы слушающим речь гениального мыслителя».
В нашем распоряжении ценнейшие свидетельства людей, прошедших по жизни рядом с Марксом, наблюдавших его в непосредственной близости, – родных, соратников по борьбе, ветеранов рабочего движения. В особом ряду стоят документальные свидетельства тех русских революционеров, которых лично знал Маркс, его радовали эти подвижники – «действительно дельные люди, без мелодраматической позы, простые, деловые, героические».
В нашем распоряжении, наконец, обширная научная и биографическая литература, основательно и деятельно исследующая жизнь великого мыслителя, его взгляды на проблемы человеческого бытия и духа, победное развитие его идей.
Предпринимая попытку своеобразного объяснения тех трех дюжин слов, которые Маркс с блеском и мудростью олимпийца обронил в альбом дочерей, мы не имеем в виду создавать биографическое произведение. Здесь невозможно ни соблюсти хронологическую последовательность изложения событий, ни представить весь богатейший фактический материал – это явно перегрузило бы страницы исповеди, – ни тем более покушаться на характеристику сложнейших Марксовых трудов. Здесь только хотелось бы выявить, уточнить, какие именно факты, события, жизненные впечатления, суждения стоят за лаконичными ответами Маркса; хотелось, чтобы он сам высказался более развернуто, чтобы сочными рембрандтовскими мазками набросал эскиз автопортрета…

Достоинство, которое Вы больше всех цените в людях –
ПРОСТОТА

И это говорит человек, поразивший многие поколения сложнейшей кардиограммой мира, сумевший из хаоса капиталистической стихии высветить с абсолютной определенностью истинные законы социального прогресса. И он говорит о простоте как необходимом и ценном достоинстве! Для кого? Для себя?
Да, для себя тоже! Всю жизнь Карл Маркс добивается простоты: по возможности – в науке, непременно – во всех человеческих проявлениях. В полной мере сознавая и значение своей преобразующей деятельности, и свою заглавную роль на исторической сцене, он, как бы для некоего противовеса гениальному в себе, возводит простоту в личный нравственный принцип.
– Ни один из гениальнейших людей XIX века не испытал в большой степени жизненных тягот, чем гениальнейший из всех – Карл Маркс, – говорит его биограф Франц Меринг.
Преследования, изгнания, горечь чужбины. Унижения, клевета, неисцелимые душевные раны. Повседневная нужда, даже прозябание за чертой обычной бедности – недоставало иногда одежды и сапог, чтобы выйти из дома; не хватало пенса, чтобы купить писчей бумаги; не оставалось ничего, что бы можно было снести в ломбард и рассчитаться с лавочниками… Гениальный создатель «библии пролетариата» в полной мере испытал все тяготы пролетарского существования. Однажды, в разгар работы над «Капиталом», он сказал о состоянии дел в семье: «Мы находимся в положении манчестерских рабочих». А перед тем как отвезти рукопись «Капитала» издателю, он должен был выкупать свое платье из ломбарда. Его самоотверженная работа во имя гуманнейшего из идеалов, его более чем скромное жизнеустройство не в малой степени определили отношение к подлинным человеческим ценностям, среди которых он прежде всего выделяет важнейшее: простота.
В дом к великому учителю приходят люди отовсюду – из сибирской тайги и каменных джунглей Америки, с фабрик Манчестера и из парижских салонов. Сторонний наблюдатель, подруга младшей дочери Марианна Комин, отмечает, что люди эти «являли собой чарующее классическое зрелище величайшего разнообразия. Было, впрочем, нечто, придававшее всем им сходство, – по большей части все они были людьми без средств. В потертых одеждах, пробиравшиеся украдкой, но инте- ресные, всегда интересные люди».
Скромно одетых пролетариев здесь встречают любезней и радостней, чем родовитых князей на великосветских раутах. Известно немало людей, имевших счастливую возможность называть себя постоянными и желанными гостями Маркса, даже членами его семьи. С трудом преодолевавший нужду Вильгельм Либкнехт жил в мансарде лондонского дома Маркса. Фридрих Лесснер, Иоганн Георг Эккариус, Карл Шаппер, многие другие соратники по революционным битвам также всегда находили здесь приют, сердечное расположение и заботу. А царящую в этом доме атмосферу все они воспринимают одинаково: «радушие», «скромность», «простота».
– Дом Маркса был открыт для каждого заслуживающего доверия товарища, – говорит Фридрих Лесснер. – Те часы, которые я, как и многие другие, провел в кругу его семьи, для меня незабываемы. Тут прежде всего блистала жена Маркса – высокая, очень красивая женщина, благородной внешности и при этом такая задушевная, милая, остроумная, настолько свободная от всякого чванства и чопорности, что в ее обществе казалось, будто находишься у собственной матери или сестры…
Конечно, простота в понимании Маркса – это не тон «приемов», это принцип отношений с людьми, которых он щедро одаривает доверием, это первооснова товарищества. Из истории его жизни, его дружеских связей можно черпать прекрасные сюжеты для произведений, предназначенных наилучшим образом раскрыть философский и житейский смысл человеческой простоты. Проследим одну только нить из сотен и тысяч, вспомним Иоганна Георга Эккариуса, того портного из Тюрингии, который уже за порогом своего тридцатилетия проходил «домашние университеты» Маркса – слушал лекции по политической экономии для рабочих.
Зимой 1859 года его приковал к постели туберкулез – он не может заниматься не только партийными делами, но и своим ремеслом – ему буквально не на что кормить семью. Узнав об этом, Маркс торопится оказать «некоторую помощь» товарищу – закладывает последнее «свободное» платье жены… Лечение идет не так эффективно, как хотелось бы, Эккариус не может не поделиться с Марксом печальными размышлениями после решительных объяснений с доктором. Итак, с портняжничеством покончено… Врач признался в своем бессилии, единственная надежда на перемену воздуха… Не раздумывая, Маркс приглашает Эккариуса к себе, снимает для него неподалеку приличное помещение, зовет столоваться в свой дом. Дело пошло на поправку: то ли сказалась «перемена воздуха», то ли заботливый уход. Через некоторое время Маркс уже может сообщить Энгельсу в Манчестер: «Эккариус, который вот уже третью неделю живет через несколько домов от меня, чувствует себя хорошо…» Пройдет еще какое-то время, и Эккариус станет «снова работоспособен». Тогда Маркс попросит Энгельса устроить его у портного в Манчестере. «Деньги, чтобы переправить его с семьей, мы достанем здесь», – заметил он и далее, после оговорки «должен тебя предупредить», с чисто житейской простотой делится своими наблюдениями, в общем-то далеко отстоящими от его научных исканий.
– Что касается его, то должен тебя предупредить: по-моему, у него заболевание спинного мозга. Его жена – отвратительное существо: странное смешение претензий на респектабельность (дочь церковного старосты) и ирландства. Хозяйство она ведет неряшливо. У него самого нет никакой энергии, никакой активности, особенно с того времени, как усилилась болезнь. Поэтому необходимо, чтобы он сразу, по приезде в Манчестер, не избаловался. Он нуждается во внешнем принуждении, особенно для того, чтобы и она себе не создавала никаких иллюзий…
Тюрингский портной и гениальный сын Трира были одногодками. Оба жили в изгнании, оба страдали от лишений, нужды и недугов. Но Маркс всегда считал себя обязанным преодолевать невзгоды и заботиться о товарище, поддерживать его угасающие силы. Даже когда тот «заболевает» (уже неопасным для здоровья) «бакунизмом», или защищает раскольников в Генсовете, или шлет «обрывающие дружбу» письма, Маркс не поступается ни долгом друга, ни обязанностями революционного вождя. Он остается заботливым, терпеливым и взыскательным. «Ты, по-видимому, вообразил, что когда делаешь промахи, то тебе должны говорить комплименты, а не правду, как и всякому другому… – по-товарищески журит Маркс Эккариуса, когда им было уже порядком за пятьдесят. – Не думай, что твои старые личные и партийные друзья, если они считают своим долгом выступить против твоих капризов, относятся или будут относиться к тебе из-за этого хуже…»
Прочность и естественность отношений Маркса с людьми самого широкого круга зиждутся на его глубочайшем демократизме. Эта черта представляется таким же органическим свойством, как дар речи, потребность мыслить. Хорошо сознавая, как беспощадно мнет и трансформирует человеческую психику пресс классовых предрассудков и социальных условностей, он всегда исключительно чуток к любым проявлениям чванства или кичливости, превосходства или небрежения. В общении с друзьями, товарищами он не может не уловить, не заметить даже случайно оброненное словцо о «благородных» семьях, или «цивилизованном» обществе, или «черной» крови, или «низших» классах; ему откровенно антипатичны люди, хоть в малейшей степени озабоченные своими социальными амбициями.
…Как-то, уже после выхода «Капитала», Энгельсу удается уговорить своего друга на поездку куда-нибудь в «йоркширскую глушь»: отдохнуть от лондонской сутолоки. И Маркс собирается в Манчестер вместе с младшей дочкой, четырнадцатилетней Элеонорой. Сборы эти, кстати, вылились в целую финансовую драму, нет, скорее напоминали трагикомический эпизод отъезда «банкира» перед финансовым крахом. Пришел за деньгами Эжен Дюпон, дельный скромный парень, никогда не обращающийся без крайней нужды, но теперь без работы – смертельно больна жена, – пришлось ссудить шесть фунтов. Пришел Лесснер, оказавшийся в тяжелом положении после смерти жены, – ему пять фунтов. Почтенный Либкнехт уже не сам, а через Эккариуса попросил ссуду; Георг со слезами на глазах поведал, что Вильгельму угрожает изгнание из квартиры, если он не ликвидирует задолженность, – пришлось вынимать еще два фунта, – так половина накоплений уплыла. Но вдруг и на оставшиеся фунты покушение: явился некий господин из Сити – тридцатилетней давности кредитор, находившийся в бегах как растратчик, и потребовал пятнадцать фунтов. «Таким образом, – резюмирует неудачливый «отпускник», – я сижу на бобах…»
Благодаря Энгельсу поездка все-таки состоялась и, можно сказать, удалась. Маркс составляет для старшей дочери подробный остроумный «отчет» о йоркширском путешествии…
Всякий, кто приходит к Марксу с открытым сердцем, кто понимает и принимает его принцип равенства и простоты в товарищеских отношениях, находит его искреннее расположение, всегда получает необходимую поддержку и совет. Но он «извергает громы» на каждого, кто проявляет поползновения к «идолопоклонству». Он не скрывает своего отвращения «ко всякому кривлянию, ко всякого рода тщеславию и претенциозности».
– Среди известных мне людей – великих, малых и средних, – свидетельствует Вильгельм Либкнехт, – Маркс был одним из немногих, совершенно лишенных всякого тщеславия. Он был для этого слишком велик и слишком силен, да и, пожалуй, слишком горд. Он никогда не становился в позу и был всегда самим собой. «Это была воплощенная правда», – подчеркивает Либкнехт.
Имея в виду себя и Энгельса, Маркс объяснял в письме соотечественнику:
– Мы оба не дадим и ломаного гроша за популярность… Из отвращения ко всякому культу личности я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, в которых признавались мои заслуги и которыми мне надоедали из разных стран, – я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал. Первое вступление Энгельса и мое в тайное общество коммунистов произошло под тем непременным условием, что из устава будет выброшено все, что содействует суеверному преклонению перед авторитетами.

Достоинство, которое Вы больше всех  цените в мужчине –
СИЛА

В дошедших до нас словесных портретах молодого Маркса среди самых выразительных непременно подчеркивается проявление силы. Со страниц писем Женни встает образ любимого – «блестящий, сильный», в котором физическая яркость и мощь интеллекта воспринимаются настолько слитно, что видишь его дерзким полководцем, ведущим в бой свои «мысли-гренадеры», исполненные «мужества и достоинства». Собрат-студент рисует облик некоего «романтического гения»: «Его лицо с высоким лбом, с властным, пронизывающим взглядом под темными бровями, с резко очерченным, несколько жестким ртом свидетельствовало об уже сильно выраженном, серьезном, твердом и смелом характере».
Первое впечатление двадцатидвухлетнего Энгельса вылилось в поэтические строки:
То Трира черный сын с неистовой душой.
Он не идет, – бежит, нет, катится лавиной,
Отвагой дерзостной сверкает взор орлиный,
А руки он простер взволнованно вперед.
Как бы желая вниз обрушить неба свод.
Сжимая кулаки, силач неутомимый
Все время мечется…
Спустя несколько лет Павел Анненков, приглашенный в качестве гостя на заседание Коммунистического комитета в Брюсселе, знакомясь с Марксом, видит перед собой «человека, сложенного из энергии, воли и несокрушимого убеждения»; человека с неоспоримым правом на авторитет. «Все его движения были угловаты, но смелы и самонадеянны, все приемы шли наперекор с принятыми обрядами в людских отношениях, но были горды и как-то презрительны, а резкий голос, звучащий, как металл, шел удивительно к радикальным приговорам над лицами и предметами, которые произносил…»
Еще позже происходит знакомство с Марксом Поля Лафарга, который представляет нам отца своей жены человеком крепкого сложения, роста выше среднего, широкоплечего, с хорошо развитой грудью, пропорционально сложенного. Как врач по профессии, Лафарг может засвидетельствовать, что Маркс был бы отменным силачом, «если бы в молодости… много занимался гимнастикой». Как известно, Маркс предпочитал гимнастику ума, полагаясь в остальном на природу.
Наблюдавший Маркса уже в зрелые годы, в пору пятидесятилетия, Лафарг отмечает, что единственным регулярным физическим упражнением у него была ходьба. «Целыми часами, беседуя и куря, он мог шагать или взбираться на холмы, не чувствуя ни малейшей усталости. Можно даже сказать, что в своем кабинете он работал на ходу; он присаживался лишь на короткие промежутки времени, чтобы записать то, что он обдумал во время ходьбы». Но Вильгельм Либкнехт, экзаменовавшийся еще у молодого тридцатилетнего Маркса, вспоминает, что «красный доктор» увлекался и фехтованием, и стрельбой из пистолета. В Лондоне они вместе ходили к французам в «оружейный зал» на Оксфорд-стрит и скрещивали шпаги. Видимо, Либкнехт брал здесь некоторый реванш за поражения в словесном фехтовании на учебных дискуссиях, где ему «приходилось солоно»; он подчеркивает не столько успехи Маркса на тренировках, сколько его «добросовестность». «Чего ему недоставало в искусстве, он старался возместить стремительностью. И если ему попадался недостаточно хладнокровный противник, ему удавалось иногда сбить его с позиции».
Энгельс, дочери, люди очень близкие любовно называли его университетским прозвищем Мавр. Это очень шло к нему и, видимо, нравилось. Во всяком случае, пояснял как-то Энгельс, «если бы я обратился к нему по-другому, он подумал бы, что случилось что-то такое, что необходимо было урегулировать». Сохранилось выразительное свидетельство того, как восхищался Маркс благородным типом североафриканца.
Уже на закате жизни, приехав на лечение в Алжир, Маркс залюбовался своим романтическим «двойником»… Однажды, после утренней прогулки, его привлек на галерею шум негритянского представления в саду. И вдруг он видит позади танцующего негра яркую фигуру человека с важным видом и снисходительной улыбкой.
– Это Мавр… В Алжире маврами называют арабов – небольшую часть их, которая, покинув пустыню и свои общины, живет в городах вместе с европейцами. Они ростом выше среднего француза, у них продолговатые лица, орлиные носы, большие и сверкающие глаза, черные волосы и борода, а цвет их кожи бывает всех оттенков: от почти белого до темно-бронзового. Их одежда – даже нищенская – красива и изящна… Даже самый бедный мавр превзойдет величайшего европейского актера в «искусстве драпироваться» в свой плащ и в умении выглядеть естественным, изящным и полным благородства…
Сила! Этим достоинством Маркс восхищается, этим достоинством обладает сам и во многом обязан ему в подвиге всей жизни. Только крепкий организм мог вынести непосильную ношу – полувековую каторжную работу, изнуряющий образ жизни и нашествия всяческих болезней. Даже в конце пути, когда недуги обступают его со всех сторон, стремясь сковать глухим кольцом, и тогда порывом какой-то сверхсилы он отбрасывает их, вырывается из рокового плена, он жаждет «вновь стать активным и покончить с этим дурацким ремеслом инвалида»; очень беспокоится, «что же могут подумать рабочие» о его бездеятельном состоянии. Маркс снова берется за перо, как витязь за чудодейственный меч, чтобы прокладывать дорогу к счастью угнетенным и обездоленным.

Достоинство, которое Вы больше всех цените в женщине –
СЛАБОСТЬ

Это говорит не просто мужчина. Это говорит рыцарь. И как рыцарь, он не говорит больше ничего. Но вот слово женщины.
– Ах, Карл, как мало ты меня знаешь, как мало ты понимаешь мое положение и как мало чувствуешь, в чем мое горе, где кровоточит мое сердце… Твоя прекрасная, трогательная, страстная любовь, твои неописуемо прекрасные слова о ней, вдохновленные творениями твоей фантазии, – все это лишь пугает меня, а зачастую и приводит в отчаяние. Чем полнее предамся блаженству, тем ужаснее будет моя судьба, когда пламенная любовь остынет и ты станешь холодным и сдержанным… Ах, Карл, будь я уверена в твоей любви, у меня не так пылала бы голова, не так болело бы и обливалось кровью сердце… Стоит тебе только взглянуть на меня, и я не в силах вымолвить ни слова от страха, кровь застывает у меня в жилах, душа моя трепещет…
Это слова признания первой красавицы Трира, молодой аристократки, происходящей из именитого прусского рода, скромной девушки с прекрасным воспитанием, ярко выраженными талантами, благосклонным вниманием которой любой юноша мог бы быть осчастливлен. Старший Маркс, отец Карла, посвященный в тайну союза двух любящих сердец, буквально зачарован великолепием Женни фон Вестфален, находит в ней нечто «гениальное», предсказывает молодым людям путь постижения глубокого человеческого счастья и по-отечески заботливо наставляет сына: надо дорожить чистотой этой любви и силой ее самоотверженности – «даже князь не в состоянии отнять ее у тебя»; надо требовать «с твердостью и уверенностью мужчины, перед которым бедное дитя оказалось столь беззащитной, чтобы она не колебалась, не оглядывалась назад, но спокойно, доверчиво и твердо смотрела в будущее». В своих мудрых родительских наставлениях Генрих Маркс преподает великолепные уроки «нравственного долженствования», говорит сыну об ответственности перед доверившимся ему сердцем, об обязанности дать счастье своим близким.
– Каждый раз, когда ты прощался со мной, – продолжает исповедальный монолог другое девичье письмо, – мне снова хотелось вернуть тебя, чтобы еще раз сказать тебе, как люблю, как горячо я люблю тебя. Но последний раз ты ушел победителем. Я не могу выразить, как ты мне дорог, как глубоко запал в мое сердце… Если бы ты теперь мог быть здесь, мой любимый Карлхен…
Эту безраздельность чувства, преклонение перед рыцарской силой можно объяснить, конечно, молодостью. Но вот признания, сделанные два десятилетия спустя, после рождения шестерых детей, после душевных потрясений от невосполнимых утрат двух сыновей и дочери, после гнета домашних бед, после скитаний, болезней и мук – после всего этого такая свежесть, такая трепетность чувств:
– Только не задерживайте у себя долго Мавра, – пишет Женни из Лондона в Берлин хозяевам, принимающим Маркса. – Я готова вам уступить все ценное, но только не его: в этом пункте я жадная собственница и завистница; здесь прекращается всякая гуманность и начинает действовать узкий, чистый, воплощенный эгоизм…
И после столь желанного возвращения:
– Велика была радость, когда в прошлый понедельник внезапно и неожиданно влетел Мавр. До поздней ночи болтали, сплетничали, вспоминали, веселились, смеялись, шутили и целовались. Мне особенно приятно освободиться от временно взятых бразд правления и снова превратиться в простую подданную…
В ранних посланиях Женни особенно явственно звучит мотив доверия и соподчиненности, преданности и надежды.
– Везде я сопровождаю тебя, и обгоняю, и следую за тобой. Если бы я могла расчистить тебе дорогу и утрамбовать, убрать все препятствия, стоящие на твоем пути! Но, увы, нам еще не суждено взяться за колесо судьбы. Со времени грехопадения мадам Евы мы обречены на пассивность. Наша судьба – ждать, надеяться, терпеть и страдать…
Глухие законы старого мира, традиции века и нации отводят женщине весьма скромный удел, строго очерченный кругом кухни или салона. Женни права, в обществе немало одаренных идейных женщин – «именно современные женщины очень восприимчивы ко всему, очень способны к самопожертвованию», – но они скованы извечным льдом общественных отношений, норм и предрассудков; для выражения своих чаяний они должны иметь своего избранника – «они ждут мужчину, который их освободит». В иных условиях Женни, наделенная неиссякаемой энергией, страстностью характера, обостренным чувством справедливости, критическим умом, безусловно, могла бы, как лучшая из современниц, самостоятельно пройти большой путь и получить широкое общественное признание. Но… «не суждено взяться за колесо судьбы». И сердце подсказывает ей редчайший, счастливейший и достойный выбор – стать спутником гения, всей мощью сомноженной силы дерзко повернуть колесо судьбы.

Ф. Энгельс, К. Маркс и его семья

 

Ваша отличительная черта –
ЕДИНСТВО ЦЕЛИ

Трудно даже предположить, каким еще здесь мог быть ответ Маркса. Все так определенно, так естественно. Твердь этих литых слов прямо-таки осязаема. Кажется, у этого человека все определилось с рождения, в первый же миг волепроявления цельного характера.
В самом деле, вспомним сочинение семнадцатилетнего выпускника Трирской гимназии – вдохновенное, глубоко осознанное – «Размышления юноши при выборе профессии». И хотя директору гимназии показалось, что в этом наступательном потоке мыслей местами «недостает необходимой ясности и определенности», совершенно очевидно устремление юноши к самосовершенствованию во имя общественного блага. Не отсюда ли, не из этих ли размышлений узнаем мы впервые о благородном намерении, возвышенной цели Маркса – «трудиться для человечества». Правда, это пока только юношеская мечта, еще не обрисован конкретно ее облик, еще не определено практическое поприще.
Что знает о себе, о своих способностях восемнадцатилетний юноша, пробирающийся в почтовой карете по осенней дороге чуть ли не через всю страну на учебу в Берлин? Он жаждет высоких деяний в искусстве, обуреваем исканиями. Но взгляд его «холоден и рассеян». Скалы, которые он наблюдает, кажутся ему не более непреклонными, чем его чувства, обширные города – не более оживленными, чем его кровь; обеды в гостиницах не более обильны, чем тот рой фантастических образов, которые он носит в себе…
Хочет подняться на свое небо, к своему искусству, а оно вдруг отдаляется в потусторонность… Через год он уже признается себе и своему дорогому заботливому отцу: поэзия, видимо, могла быть «только попутным занятием»…
Духовное общение, откровенный обмен мыслями двух Марксов – отца и сына – в эту пору жизненных исканий, выбора пути будущего гения особенно примечательны. Строки из их писем выстраиваются в напряженный и поучительный диалог. Терпеливо обсуждаются «пробы пера» в поэзии, драматургии, нащупываются профессиональные склонности. Отцу не хотелось обескрылить сыновние мечты прогматизмом, но не удержится от деликатной реплики: «Если бы твои жизненные планы можно было бы сочетать с родительскими надеждами, это доставило бы мне величайшую из всех радостей, число которых так сильно уменьшается с годами…» И вот заключительное объяснение, близкое к определению цели.
Изучая юриспруденцию, молодой Маркс предпринимает научный дебют – он пытается «провести некоторую систему философии права через всю область права», но несколько разочарован результатами: разработанная схема оказалась слишком жесткой, так что калечила понятия «самым варварским образом», содержание не получило нового развития, и «стало ясно», что «без философии… не пробиться вперед».
– Во время болезни я ознакомился с Гегелем, – сообщает Карл. – От начала до конца, а также с работами большинства его учеников. Благодаря частым встречам с друзьями в Штралове я попал в «Докторский клуб», среди членов которого было несколько приват-доцентов и ближайший из моих берлинских друзей, доктор Рутенберг. Здесь обнаружились в спорах различные, противоположные друг другу взгляды, и всё крепче становились узы, связывающие меня самого с современной мировой философией, влияния которой я думал избежать…
– Ты знаешь меня, милый Карл: я не упрям и не склонен к предубеждениям… Но выберешь ли ты именно то, к чему у тебя призвание, этот вопрос меня, конечно, тревожит. Сначала мы думали об обычных вещах. Но такая карьера тебя, по-видимому, не прельщает. Поэтому, признаюсь, соблазненный твоими столь рано созревшими взглядами, я выразил одобрение, когда ты избрал своей целью научную деятельность, будь то в области права или философии, – скорее, как мне казалось, в области последней. Трудности, сопутствующие этой карьере, мне достаточно известны… Наилучшее применение дарований – это уже твое личное дело…
Генрих Маркс, ушедший из жизни рано, едва лишь наступила двадцатая весна сына, не мог уже с гордостью и надеждой погрузиться в чтение его философских «Тетрадей», как делал когда-то, получив тетради поэтические. Между тем уже здесь проступали те Марксовы свойства, которые назавтра заставят современников заговорить о рождении настоящего философа. А пока, путешествуя вслед за автором по бесконечно увлекательным страницам семи его «Тетрадей», можно, как говаривал цитируемый там же Сенека, «рассуждать… с Сократом, сомневаться с Карнеадом, наслаждаться покоем с Эпикуром, побеждать человеческую природу со стоиками, совершать эксцентричности с киниками и сообразно естественному порядку идти в ногу с каждым веком, как его современники». С тем лишь условием, следует добавить, что вас всюду будет сопровождать Марксов «дух сомнения и отрицания», его «предгрозовое» настроение, его представление «идеального» образа мудреца, его понимание ответственной роли жизненной философской мысли.
Через полтора года Маркс представит на суд ученых мужей Иенского университета свою диссертацию, где изложит взгляды на системы эпикурейцев, стоиков и скептиков и сразу же получит степень доктора философии. Два года спустя, критически проанализировав гегелевскую философию права, он четко определит целевое назначение покоренной им «царицы наук»: «Революция начинается в мозгу философа». А еще через год он начертает в своей записной книжке знаменитый одиннадцатый тезис о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».
Несложно убедиться, что философская «прогулка» в древние афинские сады вовсе не случайный зигзаг на пути мыслителя к главной, всеопределяющей цели. Как невозможно для нас, по меткому замечанию Ленина, глубокое постижение «Капитала» без усвоения «Логики» Гегеля, так и для молодого Маркса труднопреодолимой была бы философия Гегеля без понимания античных великанов любомудрия, без серьезного исследования всей предшествующей истории философии.
Еще со времен «Докторского клуба», с первых шагов на научном поприще за Марксом твердо закрепляется репутация редкого эрудита, широкого мыслителя. Один из видных младогегельянцев, Мозес Гесс, ожидая появления Маркса на университетской кафедре в Бонне, так рекомендует своему другу молодого ученого:
– Ты должен быть готов познакомиться с величайшим, быть может, единственным из ныне живущих, настоящим философом, который в ближайшее время, когда он публично выступит (печатно или с кафедры), привлечет к себе взоры Германии… Доктор Маркс – так зовут моего кумира – еще совсем молодой человек (едва ли ему больше 24 лет); он нанесет последний удар средневековой философии и политике, в нем сочетаются глубочайшая философская серьезность с тончайшим остроумием; представь себе объединенными в одной личности Руссо, Вольтера, Гольбаха, Лессинга, Гейне и Гегеля; я говорю объединенными, а не смешанными, – и это доктор Маркс.
В таком лестно красноречивом «объединении» еще нет того Марксова универсализма, который позволит ему наполнить глубинным содержанием вроде бы понятные с первого взгляда слова: «Единство цели». Лишь восприняв все истинно ценное, что было достигнуто человеческой мыслью в познании природы и общества, критически переработав и выверив на опыте пролетарского движения, он придет к новому мировоззрению. Он поднимет Знамя Борьбы, создаст Науку Борьбы, сплотит Силы Борьбы. Родятся «Манифест», «Капитал», Интернационал. Так складывается вектор, указывающий направление к единой великой цели.
«Манифест коммунистической партии», созданный 30-летним Марксом в соавторстве с Энгельсом, признан историей первым програм­мным документом марксизма.
Два-три десятка страничек классического документа, где слово к слову подогнано с величайшей тщательностью – по единственному сохранившемуся листку черновика можно судить об исключительной взыскательности авторов, – вобрали в себя целый мир, представленный во всех основных измерениях.
Здесь, как отметит потом Ленин, с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни, диалектика как наиболее всестороннее и глубокое учение о развитии, теория классовой борьбы и всемирно-историческая роль пролетариата, творца коммунизма.
Набатным языком «Манифеста» рабочий класс впервые заявляет о своей революционной миссии в судьбах человечества – он свергнет эксплуататорский строй и создаст новое, подлинно гуманное общество – общество без классов. В программном документе определены этапы и пути осуществления этой миссии. В «Манифесте» еще нет отточенной, как штык, революционной формулы марксизма – «диктатура пролетариата», – но глубокий смысл этих слов выражен с научной определенностью и аргументацией. Четыре года спустя, пройдя через опыт европейских революций, Маркс кристаллизует суть своего главного открытия:
– Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собой. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты – экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов.
В каком отношении стоят коммунисты к пролетариям вообще? – с этого вопроса авторы «Манифеста» начинают излагать важнейшие основы учения о пролетарской партии как вожде и организаторе рабочего класса. Они видят роль коммунистической партии в том, что она «на практике является самой решительной, всегда побуждающей к движению вперед частью рабочих партий всех стран, а в теоретическом отношении у них перед остальной массой пролетариата преимущество в понимании условий, хода и общих результатов пролетарского движения». Они видят долг коммунистов в том, чтобы постепенно поднимать рабочий класс «на уровень теории». Просвещая пролетариат, излагая свои взгляды на отношение к собственности, общественное переустройство, нравственные принципы и т.д., они указывают цель борьбы.
Ключевым пунктом программного документа, безусловно, является положение о международном характере коммунистического движения, о пролетарском интернационализме. Весь «Манифест» как бы восходит к великому призыву: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» На протяжении десятилетий и десятилетий человечество имело возможность не раз увидеть в решительном действии и по достоинству оценить гуманистическую силу боевого революционного воззвания, в котором слита общность целей и интересов рабочих людей всей земли.
…Как всегда, открывая новую сферу в мире науки, Маркс начинает с уяснения вопроса самому себе. В середине сороковых годов он сосредоточивается на исследовании экономическо-философских проблем, рассматривает детали, отрабатывает фрагменты, эскизы будущего монолитно-цельного учения. И хотя родившиеся под пером «Экономическо-философские рукописи» в целом уже представляют собой гениальный набросок, первую модель нового мировоззрения, взыскательный ученый отводит этому произведению скромный статус «рукописи» и будет несчетное число раз обращаться к ней как к своеобразному питомнику идей, которые надо еще привить в суровых жизненных условиях и вырастить.
– Решающие пункты наших воззрений, – говорит Маркс о себе и Энгельсе, – были впервые научно изложены, хотя только в полемической форме, в моей работе «Нищета философии», выпущенной в 1847 г. и направленной против Прудона. Февральская революция и последовавшее в связи с ней насильственное удаление меня из Бельгии прервали печатание написанной на немецком языке работы о «Наемном труде», в которой я собрал свои лекции, читанные мною в Немецком рабочем обществе в Брюсселе. Издание «Новой Рейнской газеты» в 1848 и 1849 гг. и последовавшие затем события прервали мои экономические занятия, которые я смог возобновить только в 1850 г. в Лондоне. Огромный материал по истории политической экономии, собранный в Британском музее, то обстоятельство, что Лондон представляет собой удобный наблюдательный пункт для изучения буржуазного общества, наконец, новая стадия развития, в которую последнее, казалось, вступило с открытием калифорнийского и австралийского золота, – все это побудило меня приняться за изучение предмета с начала и критически переработать новый материал. Эти занятия приводили отчасти сами собой к вопросам, на первый взгляд совершенно не относящимся к предмету, но на которых я должен был останавливаться более или менее продолжительное время…
Эти последние слова: «более или менее продолжительное время» – уж слишком сдержанны и скромны. На самом деле время измеряется многими годами. Полтора десятка лет с перерывами Маркс работает над экономической монографией все еще «для уяснения вопроса самому себе» – создает пролог к «Капиталу» и строит полигон для запуска своего «самого страшного снаряда». Строит самозабвенно, устремленно, превозмогая все лишения, страдая лишь одной неутолимой болью – за близких, которым не сумел создать хоть сколько-нибудь сносную жизнь.
Вскоре после женитьбы двадцатипятилетнему Марксу было предложено от имени прусского правительства поступить на государственную службу. Он отказался. И в течение всей жизни, по словам Франца Меринга, он не раз имел возможность без урона для чести укрыться от житейских бурь в гавани буржуазной профессии. За его талантами охотились крупнейшие хищники тогдашней Европы.
Как бы ни отдалена была конечная цель, как бы ни труден был к ней путь, Маркс готов ко всем преодолениям. «Я должен любой ценой идти к своей цели и не позволю буржуазному обществу превратить меня в машину, делающую деньги…» Он может только подшучивать над собой временами в дружеском откровенном объяснении: «Полвека за плечами, и все еще бедняк!» «Злосчастная рукопись готова, – сообщает он Энгельсу о завершении пятнадцатилетнего труда над монографией «К критике политической экономии», – но не может быть отослана, так как у меня нет ни гроша, чтобы оплатить почтовые расходы и застраховать ее…» И с горькой улыбкой Маркс продолжит: «Вряд ли приходилось кому-нибудь писать о «деньгах» при таком отсутствии денег! Большинство авторов по этому вопросу состояло в наилучших отношениях с предметом своих исследований…»
Подытожив первый этап экономических исследований, получив «ясность по крайней мере в основных вопросах», Маркс видит свой путь к цели через высочайшую из вершин: перед ним обрисовываются контуры «Капитала». И снова годы неистового, изнуряющего труда. Как-то он шутил, что в своей научной работе применял систему смен, наподобие того, как «фабричные псы» Британии эксплуатировали рабочих… «День я проводил в музее, а по ночам писал».
Но сквозь иронический смех иногда прорывается стон. Случалось, в библиотечном зале «темнело в глазах», схватывала «страшнейшая головная боль», сковывало «стеснение в груди», становилось «так необычайно плохо», что приходилось закрывать интересную книгу, выбираться на свет и воздух, «плестись домой». «Состояние мое таково, – признается он Энгельсу, – что по-настоящему я должен был бы на некоторое время отказаться от всякой работы и умственной деятельности; но это было бы для меня тяжело, даже если бы я располагал средствами, чтобы бездельничать».
Полвека Маркс несет свой мученический «крест» для того, чтобы наконец-то был распят проклятый людьми труда буржуазный мир. И чем ближе час рождения «Капитала», тем яснее для Маркса, какой поражающей силы оружие вручает он пролетариату. Завершая первый том, он пишет рабочему-металлисту, деятелю Интернационала Карлу Клингсу: «Надеюсь теперь, через несколько месяцев, закончить его, наконец, и нанести буржуазии в области теории такой удар, от которого она никогда не оправится. Будьте здоровы и не сомневайтесь, что рабочий класс всегда найдет во мне верного, передового борца».
…Ненастным апрельским утром 1867 года в лондонском порту Маркс взошел на палубу пассажирского суденышка, чтобы переправить на континент груз чрезвычайной реактивной силы – рукопись «Капитала». Не успели отойти от британских берегов – поднялся шторм. Будто по заказу! Марксу было «по-каннибальски любо» оказаться в кипящем море после стольких лет кабинетного заточения! Оказаться среди морских волн в предчувствии величайшей вселенской бури!..
И вот, передав в надежные руки свое детище, Маркс может подвести некоторый нравственный итог, отвечая на дружеские письма «ценного партийца», горного инженера Зигфрида Мейера, объясниться с предельной откровенностью.
– Итак, почему же я Вам не отвечал? Потому что я все время находился на краю могилы. Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я был работоспособен, чтобы закончить мое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью. Надеюсь, что этого объяснения достаточно. Я смеюсь над так называемыми «практическими» людьми и их премудростью. Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре. Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив полностью своей книги, хотя бы только в рукописи…
Приступая к главному этапу – к разработке революционной теории, Маркс со знанием дела говорил: «Я надеюсь добиться для нашей партии научной победы». Подчеркнем эту фразу и перечитаем ее, делая ударение буквально на каждом слове. Здесь ключ к пониманию Марксова принципа единства цели. Добиться научной победы для партии значило для него решить главную стратегическую задачу – дать революционным легионам полную картину будущих социальных битв, генеральную программу действия. К этому он приходит и через повседневный опыт пролетарской борьбы, и синтезируя элементы, открытые предшествующей наукой. Так в единый узел связывается множество устремлений революционного вождя и великого мыслителя.

Ваше представление о счастье –
БОРЬБА

Разве он не был счастлив в дружбе? Кто еще мог с такой безоглядной уверенностью и искренностью сказать о друге: alter ego – второе «я»! И встать стеной, бросить вызов, если вдруг грязная рука клеветника и интригана попытается замарать честь друга – он готов «вызвать на дуэль» завистливого себялюбца после клеветнических выпадов против Энгельса или встретиться «на ином поле», чтобы сорвать с него «лицемерную маску»… Разве он не был счастлив в любви? Вспомним еще раз слова, обращенные к любимой после тысяч и тысяч дней совместной жизни: «Бесспорно, на свете много женщин, и некоторые из них прекрасны. Но где мне найти еще лицо, каждая черта, даже каждая морщинка которого пробуждали бы во мне самые сильные и прекрасные воспоминания моей жизни?» Разве он не был счастлив в детях своих, беззаветно любивших его, беззаветно преданных его делу?
И тем не менее свое представление о счастье он связывает с понятием «Борьба». Это воспринимаешь как особое состояние его натуры. Еще в юные годы поэтического самовыражения он открывает для себя:
Не могу я жить в покое, / Если вся душа в огне. / Не могу я жить без боя / И без бури, в полусне…
Борьба… Вовсе не однозначное понятие. Можно бороться и «за место под солнцем», а можно штурмовать небо, стремясь открыть солнце всем. Можно растратить силы, раздувая огонь домашнего очага, а можно возжечь Прометеев огонь. Именно Прометей вдохновляет своим подвигом молодого Маркса, переступающего порог святилища науки; именно он, «самый благородный и святой мученик в философском календаре», олицетворяет саму философию; именно его дерзкими словами бросает он вызов в прологе к диссертации тем «заячьим душам», что торжествуют в рутинной бездуховной сытости.
Да, этот сонный одряхлевший мир еще принадлежит филистерам. Чувство осознанной свободы, человеческого достоинства покинуло его вместе с греками, растворилось в обманчивом тумане христианского царства небесного. Надо пробудить его в сердцах честных людей.
И вот два воинствующих материалиста, только что соединенные узами поборничества, являются миру и устраивают «критический страшный суд» лжепророкам из «святого семейства», ставят перед обществом вопрос о необходимости заменить культ абстрактного человека наукой о действительных людях и их историческом развитии.
Одновременно с развертыванием битв на философском поприще за утверждение принципов нового мировоззрения Маркс тщательно исследует природу классовой борьбы, механизм развития революционных ситуаций. В парижском изгнании его внимание приковано прежде всего к социальному взрыву огромной силы, сотрясшему за четверть века до его рождения сами устои французского абсолютизма. Он хочет знать, как протекала борьба якобинцев с жирондистами, и составляет конспект мемуаров члена Конвента Левассёра; его интересуют радикальные мысли, намерения, действия якобинских вождей – и он изучает произведения Робеспьера, Сен-Жюста, Демулена.
Прусские и французские власти, недовольные политическими действиями Маркса, раздраженные острыми выступлениями редактируемой им газеты («хуже любого французского листка периода первой революции» – ужасалась реакция), добились высылки из Франции и его, и коллег по редакции. Пришлось «нижайше просить» короля Леопольда позволить «проживание в Бельгии». Король, конечно, остается глух, но в полицейском управлении требуют письменного обязательства «не печатать в Бельгии ничего, относящегося к текущей политике». Европейские правители уже начинают ощущать разящее острие Марксова пера.
Что же до уроков революционной истории, то он еще к ним обратится не раз, и даже очень скоро. Как только схлынет волна революции 1848–1851 годов, Маркс тут же, по горячим следам событий, примется за ее глубочайший анализ, кристаллизуя важнейшие положения исторического материализма, теории классовой борьбы, учения о диктатуре пролетариата. И он вспомнит жестокие уроки, преподанные историей революционерам прошлой эпохи, он вспомнит восемнадцатое брюмера – один из последних дней уходящего века, когда военная диктатура поставила внушительную точку в конце эпохи, завершив уже и процесс буржуазной контрреволюции. Имя того мрачного дня Маркс поставит в заголовок своей принципиально важной книги и начнет с того, что позор новой буржуазной революции назовет вторым изданием событий восемнадцатого брюмера.
Мощными сочными мазками Карл Маркс – этот Шекспир революционной публицистики – беспощадно прорисовывает все мелкодушие и ограниченность буржуазных низвергателей, которые в момент глубоких социальных катаклизмов «боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом, освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории». Маркс решительно противопоставляет буржуазной революции революцию пролетарскую и по сути своей, и по характеру, и по духу, и по всей своей драматургии. Новая социальная революция, говорит он, может черпать поэзию только из будущего, а не из прошлого…
Мы видим: Маркс, как никто до него, воспринял главнейшую суть борьбы широко и многозначно, эпохально и сиюминутно, всемирно и индивидуально. Избрав для себя невероятно тяжкий, но, по твердому его убеждению, счастливый удел борца, он до серединного рубежа жизни, еще в первую четверть своего восхождения к творческим вершинам, со всем ответственным реализмом поставил перед собой и со всем откровением мудрости ответил на самые существенные вопросы:
Во имя чего Борьба?
Борьба какими средствами?
И ответил он не как оракул, изрекающий посетившую его истину, а как человек, эту истину у жизни вызнавший, выстрадавший; как человек практики, дела. Он не диктует, не предписывает – он открывает свои принципы и обращает их прежде всего к самому себе, к своим последователям. Неслучайно родившийся Союз коммунистов в общем представлении является «партией Маркса», а Коммунистический Манифест – программой практического действия для новых и новых отрядов пролетариата.
«Когда я увидел Маркса, – вспоминает ветеран революционного движения Фридрих Лесснер о поре рождения Манифеста, – я тотчас же почувствовал величие и колоссальное превосходство этого удивительного человека. Меня охватило чувство уверенности, что рабочее движение, находящееся под руководством таких вождей, должно победить». Он подчеркивает: «Маркс был рожден народным вождем».
Создавая основополагающее учение о новом обществе, разрабатывая стратегию и тактику борьбы коммунистов, постоянно сплачивая революционные силы, Маркс одновременно на жизненной основе формирует и утверждает революционную мораль, нравственный кодекс народного борца. Из практического опыта «партии Маркса» можно вывести как бы два направления, две линии борьбы. Всеобщая, магистральная линия бескомпромиссной схватки с главным врагом пролетариата – капиталом. И другая – защитная линия, предохраняющая силы от опасных попутчиков и сопутствующих помех, – так трудно ее рассчитать и выверить, но она так необходима для успешного, беспрепятственного движения к конечной цели.
«Коммунизму необходимо избавиться прежде всего от этого «лже­брата», – бросит однажды Маркс мимоходом реплику о прудонизме. Но он может сказать это не раз и не два. Кроме прудонизма, философствующего в нищете и о нищете, слишком много «лжебратьев» появляется у коммунизма, слишком широкое распространение получает имитация и симуляция революционности – от того знакомого молодому Энгельсу барменского полицейского комиссара, который выдавал себя за коммуниста, до оппортунизма «законных» стражей марксизма – Бернштейна и Каутского. И то, как ставит себя марксизм в отношении незваных «лжебратьев», какой водораздел проводит в теории и практике, какую определяет нравственную позицию, дает возможность с особой ясностью увидеть и понять Марксово кредо борьбы. Пожалуй, нагляднее всего это раскрывает многолетняя и остродраматическая история отношений с бакунизмом.
Маркс вместе с Энгельсом, вместе с руководящим ядром Интернационала вынужден отдать немало сил и времени, чтобы вытравить «чесотку» бакунизма. Непростое это дело – не открытая баррикадная война с явным противником пролетариата, а борьба с опасным попутчиком, с коварным «лжебратом», борьба, отстаивающая и утверждающая сами принципы борьбы. Обстоятельный доклад, представленный конгрессу Интернационала, определил идейный и организационный разгром бакунизма в рабочем движении. Пришлось вытащить на свет все сумеречное существование великого анархиста, вычистить все нечистые следы его на революционном поприще, перетряхнуть все его – разумеется, только обнаруженное – шутовское тряпье.
Доклад содержит специальный раздел, препарирующий моральный кодекс всеразрушителей. Здесь полностью воспроизводится бакунинский «Революционный катехизис», из параграфов которого возникает образ «аморфного всеразрушителя, ухитрившегося сочетать в одном лице Родольфа, Монте-Кристо, Карла Моора и Роберта Макера». Неслучайно «катехизис» стал молитвенником террористов. Бакунизм, пытаясь установить анархию в области нравственности, доводит до крайности буржуазную безнравственность. Он проповедует «культ разбойника как образцового революционера». А само общество будущего, если его строить по бакунинской модели, далеко превзошло бы средневековый Парагвай преподобных отцов-иезуитов.
Таков приговор марксизма.
Смысл своего счастья – смысл борьбы, Маркс вложил в пламенные строки Коммунистического Манифеста: коммунисты борются во имя ближайших и конечных целей рабочего класса, они самый решительный, авангардный отряд рабочих партий всех стран, они владеют научным пониманием условий, хода и общих результатов пролетарского движения. И первыми же строками первого своего партийного устава определил: образ жизни, вся деятельность должны соответствовать великой цели. Вступая на стезю коммунистического борца, Маркс отлично сознает, какими терниями выстлана его дорога, и убежден: как бы ни было тяжко, он не отступится от цели, не поступится принципами и честью.
– Что в бурю поднимается пыль, что во время революции не пахнет розовым маслом и что время от времени кто-нибудь даже оказывается забрызганным грязью, это – несомненно… Однако, если принять во внимание, какие огромные усилия употребляет весь официальный мир в борьбе против нас, – говорит Маркс через двенадцать лет после Манифеста, – официальный мир, чтобы нас погубить, не только слегка нарушал Уголовный кодекс, а прямо-таки глубоко в нем увязал; если принять во внимание грязную клевету «демократии глупости», которая не может простить, что у нашей партии больше ума и характера, чем у нее самой; если знать историю всех остальных партий того же периода; если, наконец, спросить себя, какие же факты… могут быть выдвинуты против всей партии, – то приходишь к заключению, что в этом, XIX столетии наша партия выделяется своей чистотой…
Этой своей чистотой, как нравственной, так и политической, идейной, пролетарская партия обязана прежде всего своим взыскательным учителям, которые всегда зорко оглядывают боевые колонны, равняя их строй, храня честь знамени. И при необходимости проявят непоколебимость и решительность.
– Что касается нас, – заявляют они своим соратникам, – то, в соответствии со всем нашим прошлым, перед нами только один путь. В течение почти 40 лет мы выдвигали на первый план классовую борьбу… между буржуазией и пролетариатом как могучий рычаг современного социального переворота; поэтому мы никак не можем идти вместе с людьми, которые эту классовую борьбу стремятся вычеркнуть из движения. При основании Интернационала мы отчетливо сформулировали боевой клич: освобождение рабочего класса должно быть делом самого рабочего класса. Мы не можем, следовательно, идти вместе с людьми, открыто заявляющими, что рабочие слишком необразованны для того, чтобы освободить самих себя, и должны быть освобождены сверху, руками филантропических крупных и мелких буржуа.
Бросив взгляд на самое начало пути, Энгельс с улыбкой напомнит Марксу в день его пятидесятилетия: «Какими же юными энтузиастами были мы, однако, 25 лет тому назад, когда мы воображали, что к этому времени мы уже давно будем гильотинированы». Со временем к энтузиазму этих юношей добавилась великая забота о «муках человечества», а гильотина уже не могла их достать, ибо сама их борьба с уличной баррикады была перенесена на всемирную арену. (Мне грозят расправой? – мог воскликнуть Маркс после поражения парижских коммунаров. – Пусть осмелятся! Плевать мне на этих каналий!) За плечами вождей коммунизма выстраивались могучие колонны пролетариата уже многих стран мира.

Ваше представление о несчастье –
ПОДЧИНЕНИЕ

Если счастье в борьбе, то логически следует и представление о несчастье. Человек, зовущий пролетариев всех стран к Коммунистической Революции, конечно, не может подчиниться ни власти монархов, ни гнету филистерского духа. Однако именно его роковым образом преследует судьба, будто стремясь склонить под ненавистное иго, сломить его непокорный дух. Но всякий раз, когда свободолюбивая душа его ощущала путы, он рвал их…
Молодой доктор философии, вынужденный отказаться от мысли об университетской кафедре – правительственные маневры в отношении прогрессивных ученых слишком откровенны, – приезжает в Кёльн осенью 1842 года, и становится редактором «Рейнской газеты», и сразу же попадает под двойной гнет.
С одной стороны, под гнет дружеской демагогии: приходится противостоять лаве словоизвержения «Свободных» – крикунов-младогегельянцев из берлинского кружка, которые валят в газету «кучу вздора, лишенного всякого смысла и претендующего на то, чтобы перевернуть мир». Выправлял, браковал, взывал к разуму и сознанию – поменьше расплывчатости, громких фраз, самодовольства и самолюбования; побольше определенности, знания дела, внимания к конкретной действительности: не надо мелкой коммунистической контрабанды в случайных рецензиях на спектакли, надо основательное обсуждение коммунизма. Обижались, виртуозно демонстрировали мученичество, как Рутенберг; напирали, угрожали, как Мейен, который «выступал с важностью павлина, бил себя торжественно в грудь, хватался за шпагу, что-то болтал относительно «своей» партии, угрожал… немилостью, декламировал на манер маркиза Позы, только немного похуже…»
С другой стороны, гнет цензурный. С утра до вечера приходится выдерживать «ужаснейшие цензурные мучительства». Сначала тотальный просмотр «своего» цензора – с ним уже свыклись. Потом газетные листы надо представить в полицию, для особой цензуры регирунгспрезидента. Там все обнюхивают, и, если полицейский нос почует что-либо «нехристианское, непрусское», номер в свет не выйдет. И бесконечные обер-президентские жалобы, переписка с министерством, обвинения в ландтаге, вопли акционеров. Невыносимо! И если что еще удерживает на редакторском посту, то только сознание долга – «не дать насилию осуществить свои планы».
Но вот чаша терпения переполнена. Маркс начинает задыхаться в этой атмосфере:
– Противно быть под ярмом – даже во имя свободы; противно действовать булавочными уколами вместо того, чтобы драться дубинами. Мне надоели лицемерие, глупость, грубый произвол, мне надоело приспособляться, изворачиваться, покоряться, считаться с каждой мелочной придиркой. Словом, правительство вернуло мне свободу… В Германии я не могу больше ничего предпринять…
Но он не может, не хочет «покинуть родину без невесты». Он бросит эту изуродованную газету, поедет в Крёйцнах и женится. Побудет хоть немного вместе с Женни, наедине со своими мыслями; может, что-то напишется – ведь прежде чем приниматься за журнал, надо иметь хоть несколько готовых работ.
После женитьбы, после нескольких недель упоения, жизнь незаметно добавила к труднорешимым проблемам бытия хлопотные проблемы быта. Их надо тоже решать. Покойный отец, предпочитавший твердую почву под ногами воздушным замкам, не раз предпринимал прививки «практицизма». Станешь, мол, отцом семейства – на тебя ляжет ответственность, потребуется достойное положение, непременно возникнет нужда в протекции… Если можешь, «не унижая себя», сойдись-де с господином Иенигеном, а также будет «полезно видеться» с господином Эссером… Эти сирены в чине тайного советника будто только и ждали своего часа.
Оказавшись на курорте в Крёйцнахе, тайный ревизионный советник Эссер доверительно от имени прусского правительства представил соображения относительно карьеры молодого доктора… Как это все принять, «не унижая себя»?..
– После того, как он сообщил мне об этих предложениях, я покинул Пруссию и уехал в Париж. – Маркс решительно отвергает и протекцию, и посулы «теплых мест», и лавровый венок прусского изготовления, очень напоминающий то же ярмо.
Всю жизнь он будет крайне насторожен ко всякому «непрошеному покровительству» со стороны людей, личные достоинства и политическая мудрость которых ему кажутся сомнительными.
К вящему искушению изболевшей души время от времени дает о себе знать и непреднамеренное родство с прусскими аристократами. Старший, сводный, брат Женни Фердинанд фон Вестфален получает в свои руки министерство внутренних дел и, казалось бы, легко может избавить от горестей семью сестры. Но для Марксов, для их испытанного бурями корабля семейного счастья, не существует такой спасительной гавани.
Еще до женитьбы Карл четко определил для себя, что имеет дело с «пиетически-аристократическими родственниками», для которых «владыка на небе» и «владыка в Берлине» в одинаковой степени являются предметами культа. Для вождя пролетарских легионов не может быть другой позиции, кроме противоборства в отношениях со стражем монархических порядков. И такие, впрочем, символические, встречи случались.
Например, в баденской пограничной деревушке, где полицейские ищейки по приказу фон Вестфалена арестовали весь тираж памфлета Маркса «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов» и сожгли его на мельнице.
И была еще «одна встреча», о которой Маркс, к счастью своему, не знал. Доведенная до отчаяния Женни в поисках хоть каких-нибудь средств к существованию «без ведома Карла» обратилась к брату за деньгами и тысячу раз пожалела, без конца казнила себя за это. Такого шага, каялась она Энгельсу, «избегала до сих пор даже в самые плохие времена», и дело не в том, что не вышло помощи, а в том, что получила отказ и, как скоро стало ясно, оказалась в «ложном положении», сама себя «связала по рукам и ногам». Сумасшедший эгоист и ярый реакционер, брат, присвоивший семейный архив, выпускает вскоре книгу с рукописями знаменитого деда Женни и, что самое гадкое, снабжает их возмутительным предисловием, где изливает свою злобу к отцу, человеку истинно благородному и великодушному, «пиетист-сын не может простить ему даже и в могиле» то, что он был «тверд в Шекспире, но не в Библии»…

Ваше любимое занятие –
РЫТЬСЯ В КНИГАХ

Когда люди, часто или изредка бывавшие у Маркса в лондонском рабочем кабинете, восстанавливают в памяти обстановку, они, конечно, вспоминают: книги! Забитые книгами шкафы от пола до потолка напротив окна и по обе стороны камина. Книгами завалены два стола, книги на камине, книги на диване… Никакой симметрии, никакой гармонии. Но в этом царстве хаоса запрещено кому-либо наводить порядок – разрушатся связи единого живого организма. Вовсе не случайно теснятся рядом толстенные и худущие, в панцирях-переплетах и совсем нагие, с грифельными отметинами, загнутыми углами…
– Они мои рабы, – так и видишь царственный жест повелителя книг, – и должны служить мне, как я хочу.
Какие же сонмища рабов населяют его мир, приходят, исчезают… Нет, не исчезают бесследно – они мостят дорогу познания: песчинка за песчинкой, ступень за ступенью. Пусть история его жизни, как он любит выражаться, откинется в кресле и призадумается над пройденным, поднимется вновь по этим ступеням, проникнет мысленным взором в собственные деяния.
…Студенческая келья в Берлине. Бессонные ночи при лунном сиянии или мерцании свечей. Заброшено все – природа, искусство, фехтование, друзья. Только книги! И не рабы они вовсе, а коварные сирены; и он не повелитель их, а неутомимый путник, распаленный жаждой знания, зачарованный мелодией истины. История искусств. Философия права. Схемы и концепции Фихте, Канта, Гегеля, наконец…
Дерзкие попытки выстроить свою философско-диалектическую систему мирообъяснения, «испытать чистоту жемчуга при свете солнца». Но ход мысли теряется в густом тумане еще не познанного. Глоток свежего воздуха на набережной Шпрее или за городскими воротами – и снова вгрызаться в книжные Гималаи, теперь уж для того, чтобы усваивать «одни лишь положительные знания». Страничка дневниковой записи прочитанного могла бы выглядеть так:
Сочинение Савиньи о владении.
Уголовное право Фейербаха и Грольмана.
«О значении слов» Крамера.
«Учение пандектов» Мюленбруха.
Сочинение Веннинг-Ингенхейма.
«Согласие противоречивых канонов» Грациана.
«Институции» Ланчеллотти.
«Риторика» Аристотеля.
«О приращении наук» Бэкона Веруламского.
«О художественных инстинктах животных» Реймаруса…
И все это под аккомпанемент энергичных пометок: «прочел», «изучил», «сделал соответствующие извлечения», «продумал с наслаждением».
Но Маркс не ведет тотальной описи прочитанного. Поглощая том за томом, он выделяет лишь на свой вкус книги особо ценного содержания; и тогда уж перечитывает с пером, «мимоходом нанося на бумагу свои размышления».
Размышления над прочитанным и эти заметки «мимоходом» становятся для Маркса привычной, необходимой нормой общения с книгой, характеризуют его культуру интеллектуального потребления. Из заметок складываются тетради, знаменитые Марксовы «Тетради» – этот мощный арсенал мысли, где самым рациональным образом размещено тщательно отобранное оружие, причем уже при самом комплектовании взятые на вооружение образцы получают новую оснастку, обретают точную прицельность, высокие поражающие свойства. Тома и тома Маркс прессует в строки, вычленяя лишь само ядро мысли. Как никто другой, он обладает способностью постижения интеллектуального материала, так сказать, на молекулярном уровне, и это позволяет ему уже на «стадии тетрадей» успешно производить не только анализ прочитанного, но и плодотворный синтез. Тетрадь для Маркса – надежный мост к научному открытию.
Мы помним: со страниц студенческих «Тетрадей по эпикурейской философии», объемом в половину этой книги, вырастает докторская диссертация. Счастливое крёйцнахское лето 43-го – Маркс снова принимается за Гегеля, критически исследует его «Философию права» и одновременно изучает теорию и историю государства, прослеживает путь развития крупнейших стран Европы и Америки; штудирует труды Макиавелли, творческое наследие Монтескье и Руссо, теории реакционного романтизма Шатобриана и Мёзера. «Крёйцнахские тетради» – пять испещренных заметками рукописных книг – помогают нам увидеть путь, которым Маркс шел к пониманию процессов исторического развития человечества.
Вспомним парижские «семестры» доктора Маркса. Поглощенный проблемами классовой борьбы, истории революции, он проводит дни и недели в царстве книг – в обществе бессмертных вождей якобинцев, свидетелей и хроникеров Конвента; он знакомится также и с летописцами времен Реставрации. Захваченный тайнами взаимодействия всех пружин в сложных общественных процессах, он обращается и к трудам законодателей экономических теорий и взглядов – его собеседниками становятся Смит и Рикардо, Сэй и Скарбек, Джемс Милль и Мак-Куллох… Нетленные следы этих встреч – конспекты якобинских мемуаров и экономическо-философские рукописи.
За парижскими «семестрами» – брюссельские, с их сугубым интересом к утопическим представлениям о «новом нравственном мире», с широкими замыслами просветительского издания Библиотеки социалистов. Наконец, лондонские «семестры». Предстояло овладеть уже «дьявольски обширным» материалом: первая тысяча дней лондонских исследований образует многоплановый конспект, едва уложившийся в двадцать четыре тетради. Уже складывается новое, собственное мировоззрение, рождаются первые шедевры марксизма, выстраиваются когорты пролетарских борцов, а родниковая жажда общения с книгой не утоляется, не угасает – разгорается все более. Коммунистическая наука, как потом, три четверти века спустя, объяснит комсомольцам В.И. Ленин, должна была опереться на прочный фундамент человеческих знаний, завоеванных при капитализме. Все то, что было создано человеческой мыслью, Маркс должен был переработать, подвергнуть критике, проверить на рабочем движении.
Знакомясь с Марксовыми «Тетрадями», понимаешь, как органично и целеустремленно, методически и комплексно организует он свои исследования, свои постижения. И в то же время эти слова: «рыться в книгах» – сколько в них стихии, обаяния, самозабвения. Может, нас зачаровывает здесь эмоциональный колорит афористически сложившейся фразы? Нет, не только. Есть особый смысл именно в таком ответе.
…Рыться в книгах. Для Маркса это значит дознаться до всего, извлечь из книжного моря еще неведомые капли-истины. Кажется, нет такой сферы человеческого познания – от древних мифов и лирических стихов до агрономии и математических формул, – которая не привлекала бы его пытливого внимания. Интерес его универсален, знания его энциклопедичны. Он сам как живая энциклопедия. По дружбе можно обратиться к нему с заказом на редкую справку: скажи, мол, пожалуйста, есть ли какая надежда извлечь из «Книги прав», изданной О’Донованом, что-нибудь полезное о социальных отношениях… Его совет может уберечь от никчемной траты сил и времени. Имярек, скажет он о знакомом, «довольно хороший малый, не без способностей, но он зря потерял время и испортил себе мозги из-за того, что в течение последних двадцати лет читал главным образом немецкую литературу (философскую и пр.) этого периода, – самый скверный сорт из всей существующей литературы». Он будто вменяет себе в непременную обязанность: знать все, чтобы быть компетентным в делах мира.
…Рыться в книгах. Это значит для Маркса творить в самом процессе познания. Нива истории обильно усеяна зернами человеческого опыта. Их надо только взрастить. А голова его полна плодоносного солнца, и достаточно одного яркого луча, чтобы пришло озарение жизни… Из хаоса фактов, явлений, событий, идей гениальный ум выстраивает логическую структуру, выводит закономерности, предопределяет будущее. Он как бы венчает своим открытием всю предшествующую накопительскую работу мысли. Великому Ньютону, как известно, достаточно было увидеть падающее яблоко, чтобы вывести закон всемирного тяготения. Марксу достаточно лишь точной, честно обрисованной социальной картины фактов, чтобы предугадать решающее событие мировой истории.
…Рыться в книгах. Для Маркса это значит в короткие паузы своего изнурительного «двухсменного» рабочего дня находить прибежище на страницах «книг для отдыха». Как свидетельствуют люди, близко знавшие его, он был большим любителем романов. Когда брал в руки Чарльза Левера или Александра Дюма, Вальтера Скотта или Поль де Кока, или вообще «всякую всячину», диван в рабочей комнате таинственно поглощал его. Мозг отдыхал, казалось, воспринимали только чувства. Но и эта легкая беллетристика, и приключения, и юмор обязательно всплывут потом где-нибудь в статье или памфлете как хорошая приправа к калорийному блюду.
…Рыться в книгах. Для Маркса это значило и утоление всех болей. Он называл книги своими рабами, но сам был их покорнейшим невольником, ибо разлуку с книгой, утрату работоспособности считал для себя смертным приговором. Книги исцеляли его лучше всяких эскулапов. Они восстанавливали в нем душевное равновесие в самые драматические минуты жизни… Поздняя осень шестидесятого года. Обострение всех бытовых неурядиц. Битва партийной чести с продажным господином Фогтом. Нежеланные распри с давними друзьями. Черный гость в доме – оспа, поразившая жену. Разлука с детьми. Подтачивающий недуг… И в этот момент Маркс берется за математические книги.
Потом родятся неожиданные «математические рукописи», взявшись за которые Энгельс не сможет сдержать восторга: «Вчера, наконец, я набрался храбрости проштудировать без пособий твои математические рукописи и был рад убедиться, что не нуждаюсь в книгах. Прими по этому поводу мои комплименты. Вещь ясна, как солнце…» Книги на столе, книги на диване, книги на камине… Но их всегда недостает Мавру, ему постоянно требуются «свежие рабы».
– Мой дорогой Какаду!.. – слышит молодая парижанка Лаура Лафарг молящий голос отца из туманного Альбиона. – Поскольку уж мы коснулись вопроса о книгах, тебе нужно бы зайти к Гильямину… и приобрести его библиографические бюллетени (экономические) за 1866–1868 годы. Ты могла бы также направить свои стопы в «Либрери интернасьональ»… и попросить их каталоги (1865–1868 гг.). Разумеется, если ты достанешь все необходимое, тебе незачем посылать все это, а ты привезешь с собой, когда вернешься в эти скучные края.
В Лондоне, перед созданием «Капитала», Маркс переносит свое рабочее место непосредственно к книжным Монбланам – в читальный зал Британского музея. Вернее, не переносит, а устанавливает второй рабочий стол: «С девяти часов утра до семи вечера я бываю обычно в Британском музее». Потом дома – уже ночные бдения с пером в руках.
Британский музей для него – счастливейшее из соседств. Сравнивая все европейские книгохранилища, в которых довелось работать двум великим мыслителям, Энгельс совершенно убежден:    «Для научных занятий Британский музей не имеет себе равных: парижская библиотека – ничто в сравнении с ним для нашего брата».
Если Марксов стол пустовал в читальном зале – значит, случилось что-то чрезвычайное, и тогда, кажется, вся эта гигантская фабрика мысли останавливается и превращается в обычное хранилище. Даже болезнь не всегда могла оторвать Маркса от работы: «Я настолько уступил моему домашнему доктору Лафаргу, – говорит он с укором себе, – что до сих пор еще не был в Музее». Зато уж дома его никто и ничто не может оторвать от любимого занятия – рыться в книгах.

Ваши любимые поэты –
ШЕКСПИР, ЭСХИЛ, ГЁТЕ

Три названных имени, как три великих архипелага, возникающие на разных широтах истории, обозначают условные границы того безмерного океана поэзии, который с юношеских лет переполнял кипящую поэтическими страстями душу Маркса. Величайшей вершиной на востоке возвышается Александр Пушкин. На западе восходит звезда Уолта Уитмена – в шепоте его «Листьев травы» чудится «космический дух». Сонмища образов теснятся перед мысленным взором: от полумифических гомеровских греков с их святынями героизма и простыми традициями человеческого общежития до стоящих совсем рядом силезских ткачей, властно провозгласивших в классовой грозе проклятия «глухому богу», «королю богачей», «фальшивому отечеству»…
Близкие хорошо знали, что Маркс обладает «бесподобной поэтической фантазией», что творческой колыбелью была для него поэзия и первым его литературным опытом были стихи. В шести тетрадях, бережно хранимых почти полтора века, – первые его книги: «Книга любви» и «Книга песен». Муза юного Маркса говорила языком философской лирики – в тетрадях немало посвящений выдающимся мыслителям – Гегелю, Гёте, Шиллеру. Он охотно слагал и баллады, энергично фехтовал эпиграммой, бесстрашно сражался строфами трагедий. Но полнее, ярче всего душа, все его существо раскрываются в сонетах с одним и тем же посвящением: «К Женни».
Поэзия не стала для Маркса избранной музой, но остается его вечной спутницей, она не только вплетает душистый венок в стальные клинки его разящих строк, но и особым магнетизмом притягивает к нему многих современных мастеров поэтического цеха. Так было и с великим, драматически противоречивым Гейне, и с наивным «железным жаворонком» Гервегом, и с прошедшим сквозняки «истинного социализма» пролетарским трибуном Веертом, и с даровитым, но политически зыбким Фрейлигратом…
И все же в ряд близких, любимых Маркс ставит Шекспира, Эсхила, Гёте. Почему?
Из трех великих Гёте был почти рядом, был современником. Когда он умирал в Веймаре, Маркс уже учился в Трирской гимназии. Гёте был старше только на три четверти века. Шекспир же – на два с половиной столетия, а Эсхил –«старше» еще на два с лишним тысячелетия… Тем не менее они соединились в Марксовой любви к поэзии как большая родня.
Их роднит неутолимая жажда жизненной правды, поиск «реального бытия истинной человеческой сущности». Это непрестанно и глубоко волновало Маркса. Мудрость их реализма не в том только, что каждый в своем веке являлся самым призывным голосом времени, а в том, что они стремились выявить и выразить природу «реальных отношений», «очеловечить обесчеловеченный мир, помочь грядущим преобразователям жизни осознать существование страдающего человечества, которое мыслит, и мыслящего человечества, которое подвергается угнетению». Поставив рядом разделенных веками трех титанов-правдолюбцев, Маркс как бы хочет обнять, соединить в своем сердце всю правду тысячелетий, нашедшую воплощение в озаряющей поэзии.
– Мировая история – величайшая поэтесса! – воскликнул однажды Энгельс, препровождая стихами Гейне целый ворох ошеломляющих политических новостей в письме к другу.
Поистине так! Глубинные явления и значительные события нередко проступают на исторической сцене в самых ярких образах и сочных красках, в бурном сплетении сильных чувств и мыслей, в неожиданном и напряженном динамизме. В художественном освоении мира участвуют и «мыслящая голова», и «сильно чувствующее сердце». В слове поэта не только факты жизни, события истории, но и нетленные ценности духа.
Что же касается трех исполинов мировой поэзии, отмеченных любовью и доверием Маркса, то они, безусловно, могут быть авторитетнейшими учителями истории. И по их строфам он также изучает многострадальную биографию человечества.
Маркс решительно стирает разницу «в возрасте» избранных им поэтических пророков – нет уже пропасти веков и тысячелетий, все они «выглядят» лишь «чуть старше» самого «красного доктора». Их опыту, уму и сердцу он безраздельно доверяет, в их мудром наставлении человечеству находит сочувствие своему миропониманию, с их участием выверяет собственные нравственные критерии и принципы. Они все в порыве единомыслия: двадцатишестилетний Маркс, «столетний» Гёте, «двухсотвосьмидесятилетний» Шекспир… Стихи прокладывают путь мысли ученого и венчают ее. Послушаем – вот они рассуждают о всесилье богатства, об извращающей силе денег.
Маркс: Деньги, обладающие свойством все покупать, все предметы себе присваивать, представляют собой, следовательно, предмет в наивысшем смысле. Универсальность этого их свойства есть всемогущество их сущности; поэтому они слывут всемогущими. Деньги – это сводник между потребностью и предметом, между жизнью и жизненными средствами человека…
Гёте (устами Мефистофеля):
Тьфу, пропасть! Руки, ноги, голова
И зад – твои ведь, без сомненья?
А чем же меньше все мои права
На то, что служит мне предметом наслажденья?
Когда куплю я шесть коней лихих,
То все их силы – не мои ли?
Я мчусь, как будто ног таких
Две дюжины даны мне были!
Шекспир (устами Тимона Афинского):
…Золото? Металл
Сверкающий, красивый, драгоценный?
Нет, боги! Нет, я искренно молил…
Тут золота довольно для того,
Чтоб сделать все чернейшее – белейшим,
Все гнусное – прекрасным, всякий грех –
Правдивостью, все низкое – высоким.
Трусливого – отважным храбрецом,
А старика – и молодым, и свежим!..
Звучат и звучат монологи. И захваченный ими доктор Маркс повторяет мысль Гёте уже на языке своей науки. И резюмирует Шекспира, выявляя в деньгах их противоречивые, извращающие суть вещей свойства. И приходит к новому выводу: это извращение противоестественно, оно не может быть вечным законом. Молодой мыслитель уже сам обращается с монологом-предсказанием:
Маркс: Предположим человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать на любовь, доверие только на доверие и т.д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты должен быть художественно образованным человеком. Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком действительно стимулирующим и двигающим вперед других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к природе должно быть определенным, соответствующим объекту твоей воли, проявлением твоей действительной индивидуальной жизни.
Эта страничка «Экономическо-философских рукописей» – один лишь эпизод творческого соучастия великих поэтов в развитии Марксовой мысли. Таких эпизодов было множество. Трудно найти том в Собрании сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, где бы не встретились их имена. И везде они выступают как крупнейшие авторитеты человековедения, как живые свидетели истории, как боевые соратники на поле брани. Если встречи с древним трагиком Эсхилом можно еще исчислять полутора десятком раз, то имя Шекспира встречается в сочинениях не менее чем в 150 случаях и почти столько же раз имя Гёте. Весь строй, все богатство культуры Марксова языка они как бы пронизали током своего благотворного влияния, одарили художественным многоцветьем. Как раз стилевые особенности, литературный почерк Маркса дают нам дополнительное объяснение, почему именно эти трое были выделены им из океана поэзии, – ему импонирует в их литературном слоге философичность, драматическая напряженность, масштабная образность, человеческая страстность.
Маркс, наверное, сам не замечал, каким запасом строф обладает его память. Поэтические образы, метафоры, сравнения, казалось, сами собой вплетаются в речь, возникают из-под пера. Всего Гёте, свидетельствует Лафарг, Маркс знал наизусть. «Ежегодно перечитывал он Эсхила в греческом оригинале: его и Шекспира он любил как двух величайших драматических гениев, которых породило человечество. Шекспира, которого он особенно любил, он изучал специально».
Отношение к Эсхилу самым красноречивым образом характеризует тот факт, что эсхиловского Прометея, самоотверженного бунтаря-богоборца, Маркс берет себе в спутники, приступая к первому научному труду. И вовсе не случайно он посвящает этот свой труд – докторскую диссертацию – любимому старшему другу – отцу Женни, Людвигу фон Вестфалену, который «никогда не отступал в страхе перед мрачными тенями ретроградских призраков», всегда приветствовал прогресс «с энтузиазмом и серьезностью, присущими истине», всячески поощрял таланты юного Маркса и привил ему эстетический вкус, пытливый интерес к античности.
Классические трагедии Эсхила самым достоверным образом, в лицах и картинах возрождают из небытия античное общество, раскрывают перед Марксом изначальный опыт социальной борьбы. В них он может постигать гуманистический идеал, цель и смысл подвига античного бунтаря («Прикованный Прометей»); уроки первого народовластия («Семеро против Фив»); может исследовать социологию семьи в Древней Греции («Орестея»), Марксу понятен и близок проповедуемый Эсхилом идеал человеческой солидарности и социальной справедливости. Говоря о положении пролетария в атмосфере «чумного дыхания» капиталистической цивилизации, Маркс напоминает, что «светлое жилище, называемое Прометеем у Эсхила одним из тех великих даров, посредством которых он превратил дикаря в человека, перестает существовать для рабочего».
Теперь о Шекспире. Его имя Маркс, естественно, ставит первым. Они особенно близки друг другу, эти два титана. Маркс не только более всего наслаждался творениями Шекспира, но и чаще всего сопереживал с ним свои идеи. В Шекспире, по мысли Энгельса, выявилось «понятие абсолютного характера». И эти-то характеры как «абсолютные частицы» сделались строительным материалом в структуре Марксовой мысли. Маркс «ошекспиривает», раскрывает через человеческие страсти даже самые абстрактные, казалось бы, понятия политической экономии.
Исследователи Маркса составили своеобразную галерею шекспировских персонажей, прошедших через страницы его трудов. Первое место принадлежит Фальстафу: он чаще всего появляется на авансцене Марксова «театра действий». За ним следуют Шейлок, Тимон Афинский. Затем персонажи «Короля Лира», «Отелло», «Гамлета»; целая вереница комедийных типов: Аякс и Терсит, столяр Снаг и ткач Основа…
Очевидно, Шекспир «помогает» Марксу не только своим осмыслением бытия и глубоким исследованием человеческой личности, он еще оснащает его целым арсеналом сатирических образов, отточенных стрел-стихов. Маркс блестяще проводит свои иронические параллели, «ошекспиривая» боевую публицистику, без промаха поражая противника.
Биографы и исследователи Маркса чаще всего произносят слово «культ», когда заходит речь о господстве великого английского драматурга в семье Маркса. И действительно, все три дочери назвали любимым поэтом Шекспира. Даже Элеонора уже в шесть лет знала наизусть немало его стихов и даже целые сцены.
И наконец, о Гёте. Сколько мыслей и чувств рождается у Маркса в поэтической сени «величайшего из немцев»! Как молодые побеги жадно впитывают соки земли, так и растущий интеллект будущего мыслителя прежде всего вбирает живительные силы родной культуры, самые мощные токи ее мысли.
Представим, дорогой читатель, если бы в наши с вами отроческие годы «закатилось солнце русской поэзии», мы всю бы жизнь свою прожили в его бликах. Так и Маркс, до четырнадцати лет живший во «времени Гёте», конечно же сохранил его в своем сердце навсегда. «Маркс знал Гёте наизусть», – подтверждает Лафарг. Исключительно высоко ценил его «мраморный стиль», «язык фантазии и сердца». Гётевский стих был непременным украшением Марксовых страниц – он по праву соперничает с шекспировским стихом. В том же «Капитале» чаще всех из поэтов после Шекспира цитируется Гёте, вернее, его «Фауст». Знаменательно! На протяжении целых семисот страниц гётевская поэзия представлена здесь только этой бессмертной трагедией – мы встречаемся с ее героями то в кабинете Фауста, то в погребке Ауэрбаха, то за городскими воротами, а то и «на небесах…». Конечно же, не случайны в «Капитале» при громопаде миров и отзвуки трагического спора Фауста и Мефистофеля о человеке и его месте на земле.
Да, Гёте стоит совсем рядом, он – восходящая гордость отечества, достояние народа. Потому-то любовь к нему так страстна и постоянна, так сложна и взыскательна. Для коммунистических учителей отнюдь не маловажно, как развертывается ожесточенная борьба за духовное наследство великого пророка.
Они оберегают его от покушений всяческих низвергателей, заскорузлого национализма и ярой поповщины – это прослеживается с юношеских язвительных эпиграмм Маркса по адресу лютеранского пастора Пусткухена, возглавившего антигётевский крестовый поход.
Они оберегают его и от покушений мелкобуржуазного «истинного социализма», проповедующего надклассовые «общечеловеческие» идеалы и филистерски гримирующего великого классика под удобного «идеального человека», – Энгельс в своем литературно-научном анализе до деталей раскрывает все манипуляции Грюна.
Они оберегают, наконец, Гёте от самого Гёте, который был противоречив в творчестве и непоследователен в мировоззрении. Энгельс диалектически выразил всю силу и боль своей и Марксовой любви к Гёте в следующих строках:
– В нем постоянно происходит борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключать с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему. Так, Гёте то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер. И Гёте был не в силах победить немецкое убожество; напротив, оно побеждает его; и эта победа убожества над величайшим немцем является лучшим доказательством того, что «изнутри» его вообще нельзя победить.
Никто из трех поэтов, избранных Марксом, не был революционером в привычном нам понимании. Но они как бы предоставляли возможность человечеству взглянуть на себя в зеркало. Помимо всего, они мощно олицетворяют три родины Маркса: античный мир – его духовную колыбель, Германию – землю, родившую его, Англию – жизненное пристанище гения.

 

Ваш любимый прозаик –
ДИДРО

Из предыдущего объяснения с читателем уже ясно – Маркс отнюдь не литературный аскет и, как утверждает Франц Меринг, не пренебрегает иногда даже такой пищей, от которой стал бы трижды открещиваться какой-нибудь школьный эстетик. От глубочайших страстей и мук героев Шекспира, Данте он может снисходить до приключений Монте-Кристо и похождений заурядных персонажей Поль де Кока. Назвать ли это всеядностью? Отнюдь! Можно скорее говорить о духовном осязании предельных граней человеческого, о стремлении увидеть внутренний мир индивидуума в некой круговой панораме.
Истинная потребность интеллектуального наслаждения Маркса-читателя значительно у¢же и определеннее. Увлекающийся, подобно Дарвину, серьезной романистикой, он превыше всех ставит Сервантеса, воспевшего романтического идеалиста Дон Кихота; и Бальзака – создателя «Человеческой комедии», которой Маркс собирался посвятить специальное исследование, как только закончит работу над «Капиталом». В творчестве французского писателя Маркс и Энгельс исключительно ценят способность понять и выразить художественными средствами саму природу «реальных отношений», это они считают основой реалистического искусства. Из художественной ткани «Человеческой комедии» старика Бальзака, как подчеркивал Энгельс, можно рельефно выявить действительную историю французского общества за целых три десятилетия и почерпнуть экономических деталей больше, чем «из книг всех специалистов – историков, экономистов, статистиков этого периода, вместе взятых». Чутко воспринимая художественную правду, естественное отражение жизни, они с огромным доверием относятся к творчеству писателей-реалистов.
– Блестящая плеяда современных английских романистов, – говорит Маркс, выделяя в этой плеяде Диккенса и Теккерея, – вкупе раскрыла миру больше политических и социальных истин, чем профессиональные политики, публицисты и моралисты, дала характеристику всех слоев буржуазии, начиная с «весьма благородного» рантье и капиталиста, который считает, что заниматься каким-либо делом вульгарно, и кончая мелким торговцем и клерком в конторе адвоката.
Можно вновь и вновь апеллировать к авторитетам Филдинга или Свифта, Лессинга или Щедрина… Но пальма первенства все-таки отдана Дидро…
Чем покоряет столь взыскательного читателя сын ремесленника из Лантре, ставший одной из центральных фигур восемнадцатого столетия?
Своей редкостной судьбой? Он прошел тернистый путь от порога провинциального иезуитского колледжа через прозрение, воинствующее противостояние феодальным порядкам, преследования, тюрьму к патриаршему трону великих французских энциклопедистов.
Своей проповедью «опасных мыслей»? От первого трактата, преданного сожжению по парламентскому вердикту, до последних строк его перо было мыслящим, он проложил дорогу могучему просветительскому течению, образовавшему широкое русло материализма.
Своим тончайшим остроумием и сокровенностью художественного слова? Его философская мысль, достигнув высот озарения, удивительно легко обрастает живыми клетками реальной действительности и является нам в полнокровных динамичных образах. Его трактаты, которые он преподносит нам как ранние философские мысли, как прогулки скептика, как назидания зрячим о слепых, как объяснение принципов природы и движения, как диалоги мыслителей, выливаются затем в упругое, нервное, страстное повествование – рождаются «Монахиня», «Жак-фаталист», «Племянник Рамо»…
Так чем же покоряет Дидро? И образом мысли, и образом действия, и образом слова. «Если кто-нибудь посвятил всю свою жизнь «служению истине и праву» – в хорошем смысле этих слов, – считают основоположники научного коммунизма, – то таким человеком был… Дидро».
Из всех литературных шедевров любимого прозаика Маркс выделяет «Племянника Рамо». Он может перечитывать его раз за разом, может, работая над рукописью «Капитала», припомнить остро отточенную фразу Дидро, может экстраполировать его жгучие образы на своих идейных противников, может просто наслаждаться, перебирая мысль за мыслью.
На редкость тонкий слух у этого вечно беседующего философа Дидро. В откровениях злополучного племянника музыкальной знаменитости, предпочитающего любое лизоблюдство любому труду, философ слышит циничный голос века, голос воинствующего паразитизма, укореняющегося животного эгоизма.
Отменно острый глаз у этого сопричастного всему наблюдателя жизни. Он видит и показывает нам все хрупкие построения лже-морали мелкого хищника, философию вульгарного гедонизма. Эта древняя философия, проповедующая наслаждение, в интерпретации мелкодушного эгоиста выглядит уж совершенно плоской и лицемерной моральной доктриной, превращается в некий культ примитивного потребительства.
Обостренное социальное чутье у Дидро, мужественного глашатая грядущих революционных перемен. Он чувствует и умеет нас убедить, что мрачный букет пороков, распускающийся в душе человека-хищника, вовсе не является неотвратимым подарком вознегодовавшего господа бога или слепой природы; они суть порождение социальных условий, складывающихся в жизненных антагонизмах. Ставшая на ноги буржуазия создала благоприятнейшую среду для произрастания таких пороков, образовала тепличный климат нравственного оправдания.
Посылая другу в Манчестер экземпляр «Племянника Рамо», Маркс с удовлетворением замечает: «Это неподражаемое произведение еще раз доставит тебе наслаждение».
Нетрудно понять, что читательский вкус Маркса более всего восприимчив к интеллектуальной прозе, к художественному слову, максимально «заряженному мыслью».
Наконец, представление о художественном вкусе можно закрепить еще одной историко-литературной параллелью, которую предлагает сам Маркс. Он ставит знак равенства между творчеством Дидро и другого поборника слова, нашего соотечественника. «С сочинениями Эрлиба я отчасти знаком. Как писателя, я ставлю его наравне с Лессингом и Дидро». Речь идет о Добролюбове (Эрлиб – так звучит по-немецки его фамилия). Он прожил короткую, всего в четверть века, жизнь, но она, как молния сверкнув в темном царстве российской действительности, успела озарить, пронзить своим светом многое. От его могилы Чернышевский обратился с пламенными словами: «О, как он любил тебя, народ! До тебя не доходило его слово, но когда ты будешь тем, чем хотел он тебя видеть, ты узнаешь, как много для тебя сделал этот гениальный юноша, лучший из сынов твоих».
Слово Добролюбова было услышано и нашло глубокий отзвук в сердцах учителей коммунизма. Он стал для них социалистическим Лессингом, писателем классического масштаба, под стать Дидро. Подводя итог тогдашнему развитию русской общественной мысли, основоположники научного коммунизма с гордостью говорили о народе, выдвинувшем «двух социалистических Лессингов» – Добролюбова и Чернышевского. С надеждой обращали они свой взор к тем, кто наследует их революционный дух: «Среди молодого поколения русских мы знаем людей выдающегося теоретического и практического дарования и большой энергии».

Ваш любимый герой –
СПАРТАК, КЕПЛЕР

Конечно же, Маркс не мог назвать лишь одно из этих имен – бесстрашного предводителя античного пролетариата или великого астронома, как всю жизнь не мог он разделить в себе ученого и революционера.
Ему, разумеется, должен был импонировать благородный мученик науки Иоганн Кеплер, сын немецкого трактирщика и деревенской «колдуньи», дерзнувший стать «законодателем неба». Свое пятикнижие «Гармония мира» и другое важнейшее произведение – «Сокращение коперниковой астрономии» он создавал в тягчайшие годы скитаний, когда хлеб насущный приходилось добывать случайными заработками.
Великий еретик был гоним в своем неблагодарном отечестве – как понятно это Марксу! – но лестные иноземные предложения, сулившие ему благополучие вместо мучительного поиска научных истин, он решительно отвергал: «Я привык везде и всегда говорить правду…» Его творения палач казнил на костре – как три века спустя это делали фашисты с книгами Маркса, – а сам Кеплер, подаривший человечеству миры, умер с семью пфеннигами в кармане.
Судя по всему, Маркса восхищает в Кеплере не просто знание жизни, а проникновение в тончайшие сферы науки; не просто человеческая терпимость, а многотерпие ученого в поисках несчетных доказательств; не просто бесстрашие перед лицом противника, а дерзновенная смелость в гипотезах перед лицом, казалось бы, неоспоримых истин – словом, не просто человеческое подвижничество, а подвиги на поприще науки, решительно раздвигающие «горизонты» вселенной.
Астрономия, как и математика, – предмет особых пристрастий, излюбленных увлечений Маркса. «Пользуясь случаем, – скажет он, оторванный болезнями от рабочего стола, – я, между прочим, опять немного «подзанялся» астрономией…» И обрушит на Энгельса целый каскад имен, доводов, идей.
«Тут я хочу упомянуть об одной вещи, которая для меня, по крайней мере, была нова, но которая тебе, быть может, была уже знакома раньше. Ты знаешь теорию Лапласа об образовании небесных систем и как он объясняет вращение различных тел вокруг своей оси и т.д…» Затем представит другу «одного янки», который «открыл своего рода закон различия во вращении планет», и коротко изложит суть этого открытия, припомнит несколько остроумных замечаний старика Гегеля по поводу «внезапного перехода» центростремительной силы в центробежную и подведет мысль к тому, что Ньютон своими «доказательствами» ничего не прибавил нового к Кеплеру, у которого есть «понятие» движения… А узнав от Энгельса, что история с законом различия во вращении планет для него нова и что он сомневается, достаточно ли это доказано, Маркс готов тотчас устремиться в Британский музей, разыскать оригинальную работу и представить другу подробные доказательства.
Астрономические этюды не редкость в эпистолярном наследии Маркса. Он с превеликим удовольствием может просвещать голландского дядюшку Лиона Филипса относительно «темноты мирового пространства» и припомнит, как еще у «доблестного Эпикура» обнаружил он разумную мысль об изгнании богов в интермундии – необитаемые пространства мира. Он может с юношеским азартом, вплоть до пари, спорить о характере небесного светила. Например, какой-нибудь Ариадны, разыскивать ее в таблицах и доказывать, что «эта девица, во всяком случае, на небе имеется». Конечно, больше всего он дорожит новым словом в астрономии, тщательно выверяя его авторитетными данными науки.
Что же касается имени Спартака, то оно в этом ответе совершенно закономерно. В доме Марксов умеют чтить доблести борцов за свободу, одинаково поклоняясь и героям истории, и благородным подвигам мужественных современников. Элеонора, например, считает своим любимым героем прославленного Джузеппе Гарибальди. Лаура называет романтического Шелли. А старшая из сестер, Женни, отдает предпочтение народному трибуну Гракху. Кстати, и Маркс с глубокими симпатиями относится к мужественным древнеримским героям Тиберию и Гаю Гракхам. Он даже обещал дочерям написать драму на сюжет их трагической и величественной судьбы.
Женни была личным другом многих выдающихся революционеров тогдашней Европы, для которых всегда гостеприимно были открыты двери отцовского дома. Вспомним знаменитую фотографию: Маркс со старшей дочерью – в глаза бросается несколько неожиданный для такой семейной фотографии строгий крест на темном платье девушки. Женни получила в подарок символ польских повстанцев. После расправы английского правительства над восставшими ирландцами она стала носить крест на длинной зеленой ленте, служившей ирландским фениям национальной эмблемой.
В Марксовых трудах мы не найдем о Спартаке ни обширных исследований, ни развернутых размышлений. Есть, пожалуй, одна будто случайная, но очень важная запись – живой след характерного эпизода.
…Это происходит в ту самую зиму, когда Маркс собирается в поездку по Германии. Помимо работы – изнурительные преддорожные хлопоты, какая-то беготня, сутолока – и, как всегда, он ищет прибежища от устали в каком-нибудь неожиданном чтении и снимает с полки томик римской истории. «Зато по вечерам, – делится он с Энгельсом, – читал для отдыха Аппиана о гражданских войнах в Риме, в греческом оригинале». Книгу он находит «очень ценной» прежде всего потому, что автор «старается докопаться до материальных основ гражданских войн». Но больше всего Маркса восхищает вот это место из Аппиана – о Спартаке.
«…Сначала против него был послан Вариний Глабр, а затем Публий Валерий. Но так как у них было войско, состоявшее не из граждан, а из всяких случайных людей, набранных наспех и мимоходом, – римляне еще считали это не настоящей войной, а простым разбойничьим набегом, – то римские полководцы при встрече с рабами потерпели поражение. У Вариния даже коня отнял сам Спартак. До такой опасности дошел римский полководец, что чуть не попался в плен к гладиаторам. После этого к Спартаку сбежалось еще больше народа, и войско его достигло уже 70 000. Мятежники ковали оружие, собирали припасы.
…Римляне выслали против них консулов с двумя легионами. Одним из них около горы Гаргана был разбит Крикс, командовавший 30-тысячным отрядом. Сам Крикс и две трети его войска пали в битве. Спартак же быстро двигался через Апеннинские горы к Альпам, а оттуда – к кельтам. Один из консулов опередил его и закрыл путь к отступлению, а другой догонял сзади. Тогда Спартак, напав на них поодиночке, разбил обоих. Консулы отступили в полном беспорядке, а Спартак, принеся в жертву павшему Криксу 300 пленных римлян, со 120 000 пехоты поспешно двинулся на Рим. Он приказал сжечь весь лишний обоз, убить всех пленных и перерезать вьючный скот, чтобы идти налегке. Перебежчиков, во множестве приходивших к нему, Спартак не принимал. В Пицине консулы снова попытались оказать ему противодействие. Здесь произошло второе большое сражение, и снова римляне были разбиты. Но Спартак переменил решение идти на Рим. Он считал себя еще не равносильным римлянам, так как войско его далеко не все было в достаточной боевой готовности: ни один итальянский город не примкнул к мятежникам; это были рабы, перебежчики и всякий сброд. Спартак занял горы вокруг Фурий и сам город. Он запретил купцам, торговавшим с его людьми, платить золотом и серебром, а своим – принимать их. Мятежники покупали только железо и медь за дорогую цену и тех, которые приносили им эти металлы, не обижали. Приобретая так нужный материал, мятежники хорошо вооружились… Сразившись снова с римлянами, они победили их и, нагруженные добычей, вернулись к себе.
Третий уже год длилась эта страшная война, над которой вначале смеялись и которую сперва презирали как войну с гладиаторами. Когда в Риме были назначены выборы других командующих, страх удерживал всех, и никто не выставлял своей кандидатуры…»
Маркс восхищен беспристрастностью историка, вроде бы и немало послужившего римским императорам. Так и представляешь: закладывает Мавр страницу в греческом фолианте и спешит набросать эти несколько строк:
«Спартак в его изображении предстает самым великолепным парнем во всей античной истории. Великий полководец (не чета Гарибальди), благородный характер, истинный представитель античного пролетариата».

Ваш любимый цвет –
КРАСНЫЙ

Он избирает цвет жизненного созидания, цвет борьбы, цвет пролетарского знамени. И вся жизнь его – как рдеющий кумач, как жаркое алое пламя. Уже в середине прошлого века в Европе его величают «красным доктором». Когда и как возникло это имя, призывно побуждающее борцов-пролетариев и слепящее ненавистью и страхом властителей, паразитов, мещан? Может, с первых натисков революционной науки, таранящей «капиталовы твердыни»; может, с того момента, как открылось миру: призрак коммунизма бродит по Европе; а может, с того майского дня 49-го, когда он бросил в лицо прусской полицейщины свой 301-й красный номер «Новой Рейнской газеты».

…Мощная революционная волна у порога 1848 года. Консолидируются силы борьбы. Вокруг ядра Союза коммунистов из общин, секций и новых волонтеров сплачивается боевой отряд немецкой «коммунистической партии». Энгельс: «У этого незначительного боевого отряда был в лице Маркса первоклассный вождь… которому все охотно подчинялись, и была благодаря ему принципиальная и тактическая программа, сохраняющая все свое значение и теперь, – «Коммунистический манифест».
Пробуждающиеся пролетарские силы выступают на крайнем левом крыле буржуазной революции, они нуждаются в обретении своих прав и свобод, в классовом объединении и просвещении, немецкому пролетариату требуется знамя демократии – таким знаменем может стать массовая политическая газета.
Энгельс: «Когда мы приехали в Кёльн, там демократами, а отчасти и коммунистами, уже велась подготовка к созданию большой газеты. Ее хотели сделать узкоместной, кёльнской, а нас сослать в Берлин. Но мы в 24 часа, главным образом благодаря Марксу, завоевали позиции; газета стала нашей…»
Весной в Кёльне основывается рабочий союз, объединяющий тысячи людей. С первого летнего дня – 1 июня – начинает выходить ежедневная марксистская газета. Ее акционерный капитал незначителен, сами акционеры ненадежны, так что Марксу впоследствии придется вложить в издание все отцовское наследство, но редакция преисполнена энергии: цели ясны, линия последовательна, программа принципиальна.
Главный пункт программы – единая, неделимая, демократическая немецкая республика. А это значит – решительная борьба и против опруссачивания, и против увековечивания раздробленности. Это значит –
разоблачение конспирирующейся монархии, всякой дворянской камарильи и в то же время низвержение новых кумиров – «революционных» министров, псевдодемократических «собраний», выявление «парламентского кретинизма», жертв «идиотского самообмана».
Энгельс: «Но события позаботились о том, чтобы наряду с насмешками над немецкими противниками зазвучали и слова пламенной страсти. Восстание парижских рабочих в июне 1848 г. застало нас на посту. С первого же выстрела мы решительно выступили на стороне повстанцев. После их поражения Маркс почтил побежденных одной из своих самых сильных статей». Можно добавить: ярко окрашенной пламенным цветом борьбы.
– Парижские рабочие подавлены превосходящими силами врагов, – начинает Маркс свой публицистический реквием, – но не сдались им. Они разбиты, но их враги побеждены. Минутный триумф грубой силы куплен ценой крушения всех обольщений и иллюзий февральской революции, ценой распада всей старореспубликанской партии, ценой раскола французской нации на две нации – нацию имущих и нацию рабочих. Трехцветная республика отныне носит только один цвет – цвет побежденных, цвет крови. Она стала красной республикой.
Кёльнцы предпринимают все усилия, чтобы сохранить и развить революционное завоевание. Народное собрание избирает комитет безо­пасности, куда входят Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Вильгельм Вольф. Редакционный штаб и руководство рабочего союза проводят на рейнских лугах массовую манифестацию с участием тысяч рабочих и крестьян прирейнских городов и деревень – манифестацию под красными знаменами и лозунгами красной республики.
Но реакция наступает, одна за другой рушатся крепости восставших. Газета кёльнских коммунистов остается островом свободы в море грязи и клеветы, которую изливает буржуазия, предавая пролетариат, дробя и подавляя его силы. Газета предостерегает народ от ударов реакции, она подсказывает крестьянам путь справедливых требований против обмана феодалов, она раскрывает жестокий характер наемного труда, указывает рабочим социальные цели в борьбе с капиталом, она ежедневно дает точную картину событий на революционных фронтах в главнейших странах Европы, призывает республиканцев к боевой готовности и сама показывает образец смелости и бдительности.
Энгельс: «Во всей Германии удивлялись нашим смелым выступлениям в прусской крепости первого класса; перед лицом восьмитысячного гарнизона и гауптвахты; но восемь пехотных ружей и 250 боевых патронов в редакционной комнате и красные якобинские колпаки наборщиков придавали нашему помещению в глазах офицерства также вид крепости, которую нельзя взять простым налетом».
Наконец нанесен и последний удар – по детищу Маркса. Реакция испытала все средства давления – бойкотировала газету, срывала распространение, душила угрозами – тщетно; пыталась обезглавить редакцию, арестовать Маркса, но за ним к следователю пришла огромная толпа. И тогда – тотальные меры: газету закрыть, Маркса выслать…
Весь город покрылся щетиной штыков,
И сходен он стал с дикобразом,
Архангелов прусских рать заняла
Все рынки и площади разом…
К нам в дверь с патрулем заглянул лейтенант –
И первый изрек при этом
Под бой барабана смертный вердикт:
Запрет «Новой Рейнской газеты»…
Редакция «Новой Рейнской газеты» на прощание обращается к кёльнским рабочим с призывом сохранять спокойствие, с предостережением от неверного шага, от «какого бы то ни было путча», ибо в условиях военного положения это приведет к жестокому поражению, к бессмысленной гибели всех сил. Наоборот, выдержка и спокойствие революционных отрядов повергнут классового врага в отчаяние. Гвардия Маркса отступает «с оружием и снаряжением, с музыкой, с развевающимся знаменем последнего красного номера». От каждой буквы этого красного номера веет пламенным духом борьбы, которым был пронизан каждый из трехсот номеров газеты. Прощаясь с читателями, редакторы «Новой Рейнской газеты» дают торжественную клятву – всегда и повсюду следовать своему призыву: «Освобождение рабочего класса!»
С первых революционных лет в кругу друзей Маркса, в ближайшей партийной среде эпитет «красный» становится одним из самых распространенных. К нему прибегают не только для характеристики событий или каких-либо политических образований, но даже и для дружеских прозвищ. Некоторые из редакционных коллег Маркса долгие годы не без гордости носят такую кличку-эпитет как свое второе имя.
«Революционный титул» самого Маркса «красный доктор» гораздо чаще звучит в «обществе» и массовой печати, нежели в близком товарищеском кругу, где он просто Мавр, как друг и ровня. Марксу хочется иногда, при экстравагантном знакомстве, даже постращать своей красной репутацией.
…Во время плавания из Гамбурга в Лондон, после «отрадных оазисов» жизни у Кугельманов, Марксу выпадает неожиданное знакомство с путешествующей землячкой. Без особых церемоний фрейлейн с «военной осанкой» объявляет, что тотчас по прибытии в Лондон ей предстоит пересесть на поезд, а она не знает вокзала и в затруднении со своими бесчисленными картонками и корзинками. Безупречный рыцарь, Маркс предлагает свои услуги. Потом выясняется, что до отхода поезда еще целых шесть часов, и фрейлейн чувствует себя совершенно потерянной в незнакомом городе – приходится погулять с ней в Гайд-парке, угостить мороженым. Но что вдруг выясняется в разговоре: фрейлейн Елизавета – племянница Бисмарка. И совсем недавно несколько недель гостила у него в Берлине. «Она оказалась веселой и образованной девушкой, но аристократкой и черно-белой до кончика носа, – отмечает Маркс, образно определяя ее психологию и взгляды цветами прусского флага. – Она была немало удивлена, когда узнала, что попала в «красные» руки. Но я утешил ее тем, что наше свидание обойдется «без кровопролития», и усадил ее здоровой и невредимой в ее поезд».
…Еще одно дорожное приключение происходит на немецкой земле. Добираясь поездом из Кёльна во Франкфурт, Маркс оказывается наедине с католическим священником. Тот возвращается из Дублина с ирландских торжеств, преисполненный веселости и энтузиазма; однако попытку Маркса завести разговор о культуркампфе встречает сдержанно и даже недоверчиво. Тогда «на помощь пришел святой дух», – шутит Маркс, пользуясь игрой слов «дух» и «спирт». Фляжка у попа оказалась пустой, и Маркс «предложил ему бутылку коньяку». После нескольких глотков священник готов уже ответить на любые вопросы попутчика, только по секрету. «Свобода у нас в германской империи так велика, что по поводу культуркампфа надо говорить по-английски…» Перед расставанием во Франкфурте Маркс, так и не называя себя, многозначительно замечает: если священник в ближайшие дни узнает из газет «о новом заговоре между черным и красным Интернационалом», пусть не удивляется… Через несколько дней католический сановник узнает из своей газеты, что он провел время в обществе знаменитого «красного доктора».
Когда же приходит час Парижской коммуны и родится первое в истории социалистическое правительство, имя «красного доктора» на устах во Франции, Германии, Англии… Даже находясь в изгнании, он рядом с теми, кто поднимается на баррикады. Он анализирует положение, обсуждает технические вопросы восстания, дает практические советы. Неслучайно пресса настойчиво распускает разоружающие слухи: Маркс арестован. Нет, опровергают из Лондона друзья и родные, «с Мавром все в порядке».
Как родных сыновей своих ждет семья Маркса героев Коммуны с огненных баррикад и не может дождаться. «Вы не представляете себе… – говорит Женни, – что мы пережили за эти недели, какую боль и гнев. Понадобилось больше 20 лет, чтобы вырастить таких мужественных, дельных, героических людей, и вот теперь почти все они там. В отношении некоторых еще есть надежда, но лучшие убиты: Варлен, Жаклар, Риго, Тридон…»
Маркс и Энгельс считали, что Знамя Коммуны станет знаменем всемирной республики. Неизвестный стенограф сохранил вещие слова Маркса, сказанные им на заседании Генерального совета в самый разгар «кровавой недели»:
– Я опасаюсь, что конец близок, но если Коммуна будет разбита, борьба будет только отсрочена. Принципы Коммуны вечны и не могут быть уничтожены: они все снова и снова будут становиться в порядок дня до тех пор, пока рабочий класс не добьется освобождения.
Да, Красное знамя Коммуны становится живой эстафетой борьбы.

 

Ваше любимое изречение –
Nihil humani a me alienum puto

Ничто человеческое мне не чуждо.

Для знавших Карла Маркса нет более забавной легенды, чем та, которая обычно изображает его угрюмым, суровым, непреклонным и непреступным человеком, чем-то вроде Юпитера-громовержца, вечно мечущего молнии, без единой улыбки на устах, одиноко и неприступно восседающего на Олимпе.
Тем, кто посвятил себя изучению человеческой природы, не покажется странным, что человек, бывший таким непреклонным борцом, мог быть в то же время добродушнейшим и нежнейшим из людей. Они поймут: он потому и умел так остро ненавидеть, что был способен так глубоко любить. Если его язвительное перо могло отправить кого-нибудь в ад, как это было под силу только Данте, то лишь потому, что он был таким преданным и нежным; если его саркастический юмор мог разъедать, как кислота, то тот же самый юмор успокаивал нуждающихся и угнетенных…
Он человек был, человек во всем,
Ему подобных мне уже не встретить.
Все предыдущие страницы исповеди – разве не свидетельствуют они самым красноречивым образом: ничто человеческое не чуждо этому гению борьбы с его широчайшей натурой и «абсолютным характером». Анкета-исповедь уже на исходе, Маркс успел нам многое рассказать о себе: о том, чего он хотел достичь в жизни и каким путем шел к цели, как он работал для людей мира, что ценил и что отвергал, кого любил и кого ненавидел, какими заботами терзался… Все это Марксово, человеческое.
«Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» – этой мудрости уже более двух тысяч лет. Впервые она прозвучала с древних подмостков в пьесе Публия Теренция «Самоистязатель». В устах же Маркса она получает свое особое наполнение – здесь всемерное стремление к человеческой простоте и решительное противоядие подозрительной непогрешимости.
К творениям знаменитого римского драматурга-комедиографа Маркс обращается неоднократно и, пожалуй, чаще всего цитирует «Девушку с Андроса». «Nine illae lacrimae» (Вот отчего эти слезы). Звучащая в этих крылатых словах саркастическая догадка приходится к месту и в философских разоблачениях Дюринга, и в борьбе с профессиональными шантажистами, подбирающимися к Интернационалу, да и в насмешливой самодиагностике.
…Любимое изречение! Ответы дочерей здесь выстраиваются в поразительно точный логический ряд близ отцовских слов: Женни – «Будь верен самому себе», Лаура – «Познай самого себя», Элеонора – «Стремись вперед».

Ваш любимый девиз –
De omnibus dubitandum

Подвергай все сомнению.

Доводилось ли читателю встречать иронические стихи про некоего живущего рядом с нами счастливца, который остается счастливым ровно до той поры, пока не закрадывается в душу к нему «неприятный червячок» сомнения – и тут начинается «сплошная маета», «бессонница», «неврозы», образуется «трещина в семье» – словом, дело подходит к последней черте терпения. Стоит, однако, покончить со «зловредным червячком» – «И герой наш – не герой, не гений, вновь свободно коротает век»; ясна и мораль сатирика: «Человек, не ведающий сомнений, стало быть, счастливый человек».
Воспринимая подобные резоны, мы можем представить себе, какой силой духа, какой мощью должна обладать натура, дерзко вознесшаяся над сонливым будничным покоем, осознанно жаждущая жизнепроявления по бескомпромиссному закону: подвергай все сомнению!
Еще в начале своего пути Маркс приходит к убеждению, что обрести новый мир можно «только посредством критики старого мира», что исчерпало себя время бесплодного мудрствования, когда философы «имели в своем письменном столе разрешение всех загадок, и глупому непосвященному миру оставалось только раскрыть рот, чтобы ловить жареных рябчиков абсолютной науки»; что философия становится мирской, а само философское сознание уже формируется и раскрывается в водовороте борьбы. Новое направление, которое прокладывает будущий учитель коммунизма, – не намеренное провозглашение «раз навсегда готовых решений для всех грядущих времен»; он считает бесполезным умозрительное «конструирование будущего»; он видит свою настоятельную задачу в «беспощадной критике всего существующего, беспощадной в двух смыслах: эта критика не страшится собственных выводов и не отступает перед столкновением с властями предержащими».
Вот откуда начинается ариаднина нить Марксова поиска великих человеческих истин и справедливого человеческого мира. Его сомнение – всегда открытие, его критика – всегда созидание. Он будто специально позаботился о том, чтобы как можно легче, даже внешне, прослеживалась эта нить в каждой из вершин его творчества.
Критика, критика, критика! – провозглашают титульные листы его книг. В самом деле, припомним: одна из первых принципиальных работ двадцатипятилетнего Маркса названа «К критике гегелевской философии права», «Святое семейство», первое совместное произведение двух воинствующих материалистов, остроумно представляется как «Критика критической критики против Бруно Бауэра и компании» – в этом изысканном интеллектуальном бичевании читатель находит подлинное пиршество ума, образ «критики» претерпевает здесь такие метаморфозы, что мог бы позавидовать сам Овидий. Далее «Немецкая идеология» – труд, разрабатывающий принципы исторического материализма, обозначен как «Критика новейшей немецкой философии в лице ее представителей Фейербаха, Б. Бауэра и Штирнера и немецкого социализма в лице его различных пророков». Знаменитый пролог к «Капиталу» назван «К критике политической экономии», да и сам «Капитал» имеет свое второе имя – «Критика политической экономии»…
Весь дух марксистской критики обусловливает конструктивный пересмотр существующих социальных концепций, анализ и синтез того, что создано всем предшествующим развитием человеческой мысли. Неслу­чайно В.И. Ленин обращает внимание молодых строителей коммунизма на то, что Маркс все критически переработал, «ни одного пункта не оставил без внимания». Да, Маркс не приступает к пересмотру ни одного пункта, ни одной проблемы, прежде чем они не будут им самим «глубоко прочувствованы и пережиты». Лафарг подчеркивает, что научная совесть гениального мыслителя была исключительно строга.
Прежде всего он вменяет себе в непременную обязанность самое основательное, доскональное, исчерпывающее исследование предмета, который ему предстоит препарировать в своей творческой лаборатории. Вспомним еще раз тома-конспекты, рабочие тетради Маркса, которые лучше всего характеризуют его оснащенность; к ним он постоянно обращается как к надежному подспорью. В ту зиму, когда родилась Элеонора, он перечитывает собственные тетради по политической экономии – «если не с целью обработки материала, то, во всяком случае, с целью овладеть им и иметь в готовом для обработки виде», – не соразмерив режима, дочитывается до «сильного воспаления глаз». Именно детальность исследования проблем на многие годы задержала появление второго тома «Капитала» – «у него, как всегда, – говорит Энгельс, – должны были быть собраны полностью все материалы вплоть до последнего дня». Оставив тысячестраничную рукопись второго тома, Маркс оставил также и горы переработанной им литературы – «по одной только русской статистике более двух кубических метров книг».
В своем нравственном кодексе ученого Маркс особенно выделяет научную добросовестность… «Мне свойственна еще та особенность, – признается он, – что если я вижу что-нибудь уже написанное мной месяц спустя, то оно меня уже не удовлетворяет, и я снова все полностью перерабатываю».
Помнит ли читатель психологический этюд Бальзака «Неведомый шедевр»? Так вот, авторитетные свидетели уверяют: нечто подобное бальзаковскому герою – гениальному художнику – пришлось пережить отчасти и самому Марксу: он никогда не мог удовлетвориться сделанным. «Неутолимая жажда знания заставляла его быстро набрасываться на самые трудные проблемы, а неумолимая самокритика мешала ему столь же быстро преодолевать их».
Готовится к печати, скажем, рукопись «К критике политической экономии» – и вдруг свежий номер журнала «Экономист» сообщает о выходе в свет книги «Очерков истории средств обращения» Макларена, Маркс откладывает перо: «Я должен, разумеется, прочесть ее прежде, чем закончу мое изложение… Моя теоретическая совесть не позволяет мне писать дальше, не познакомившись с ней». Или, скажем, завершена глава о земельной ренте. Но появляется новая агрономическая химия в Германии, огромный материал собран французами, любопытные данные поступили из Японии, появилось много нового, «вполне, впрочем, подтверждающего мою теорию», но – «Подвергай все сомнению!» И глава превращается в целый том.
Даже Энгельс, очень тонко чувствовавший и понимавший процесс Марксова творчества, искренне восторгавшийся тем, с какой «несравненной добросовестностью, с какой строгой самокритикой он стремился разработать до полного совершенства свои великие экономические открытия, прежде чем опубликовать их», – даже Энгельс подчас проявлял нетерпение, наблюдая, как его друг погружается в беспредельную самокритику.
Да, в своей беспощадной критике революционная наука не страшится собственных выводов, самая горькая правда ей слаще всякого успокоительного самообмана; из тупика любых трудностей она ищет выход в объективных, честных решениях. Для Маркса это естественная норма, незыблемое правило. И если остается хоть какая-то неуверенность, из Лондона в Манчестер, к Энгельсу, отправляется письмо с приглашением: «Не можешь ли приехать сюда на несколько дней? Своей критикой я ниспроверг так много старого, что мне хотелось бы предварительно посоветоваться с тобой относительно некоторых пунктов…»
Маркс всегда реально, но очень скромно оценивает свой вклад в развитие научной мысли. Даже после пятнадцатилетних изысканий в области политической экономии, после создания гениального пролога к «Капиталу», он считает, что политическую экономию как науку еще «предстоит создать», а успех его новой книги вполне удовлетворит уж тем, что «привлечет в эту область исследования какое-то число лучших умов». Если же он замечает, что его творческие заслуги по недомыслию или с умыслом преувеличены, он непременно оговорит при первой же возможности – мне, мол, не принадлежит честь такого-то открытия…
И в то же время Маркс всегда чувствует – его мысль богаче его произведений, мощный потенциал интеллекта подвигает к новым творческим вершинам – кажется, лучшее еще не создано. Постоянно возникают новые идеи для обширных исследований, зреют захватывающие планы, соблазнительные литературные замыслы, но на все не хватает сил. «Сто лет надо было ему прожить, – восклицает Лафарг, – чтобы привести в исполнение свои литературные планы – одарить мир частью тех сокровищ, которые хранились в его голове!» Он не прожил и шестидесяти пяти.
Принимаясь за разработку новой теории, основоположники коммунистической науки намеревались сначала покончить со всяческими лжепророками, громовым смехом рассыпать карточные домики социальных иллюзий, но, оказывается, – несть им числа! – всю жизнь надо срывать эти маскарадные одежды, всю жизнь держать перо остро отточенным. Со временем к «пророкам» и «иллюзионистам» прибавятся воинствующие невежды, не обременяющие себя грузом аргументации – «чего не знаю, по тому не скучаю»; попутчики-полузнайки, живущие по иждивенческому принципу – «зачем зубрить, для этого существует отец Маркс, призвание которого – все знать». Надо высмеять, поставить под сомнение их репутацию поборников прогресса.
Чем меньше остается времени Марксу на чистку авгиевых конюшен, тем больше заботит его гигиена общественного мнения. Летом 77-го он ведет с Энгельсом разговор об использовании какого-нибудь популярного журнала.
– Было бы действительно очень хорошо, – размышляет Маркс, – если бы появился настоящий научный социалистический журнал. Он предоставил бы возможность выступать с критикой и антикритикой, причем мы могли бы разъяснять теоретические вопросы, разоблачать абсолютное невежество профессоров и приват-доцентов и одновременно с этим прочищать мозги широкой публике – как рабочим, так и буржуа.
Но он сомневается, что такую роль может выполнить предлагающее услуги «псевдонаучное» издание, где основное ядро сотрудников состоит как раз из этих полуобразованных невежд и полузнаек-литераторов. Его беспокоит и то, что придется «популярничать» в расчете на невежественного читателя, придется быть настороже и на почтительном расстоянии с коллегами, у которых свои представления о критике. «Их девиз, по-видимому, таков: кто критикует своего противника с помощью одной лишь ругани, тот добрая душа; но кто обрушивается на противника с действительной критикой, тот недостойный человек».
И, рассуждая здесь о целительном характере критики, Маркс подтверждает принцип своей юности: «Беспощадность – первое условие всякой критики», когда речь идет об утверждении наших справедливых партийных принципов. Его только тревожат, особенно когда собираются ответственные конгрессы, всякие безотчетные саморазоблачения товарищей из партии перед лицом классового врага. «Я всегда испытываю беспокойство в таких случаях, когда партия выставляется на всеобщее обозрение «со всеми ее язвами». Он считает, что «перед идиотизмом высших классов бледнеют промахи рабочего класса».
…Проникая в творческую лабораторию Маркса, убеждаешься: сомнение для него лишь начало созидания. Он великолепно использует свои удивительные качества – он умеет «разложить предмет на его составные части и затем восстановить его со всеми его деталями и различными формами развития и открыть внутреннюю их зависимость». Только такой гениальный диалектик мог смело провозглашать: «Подвергай все сомнению».
Учителя коммунизма никогда не возводили открытые ими истины в некий абсолют. Но они предостерегали от всяческих покушений на марксизм, от лжебратьев и лжепророков; они звали к восхождению.
– Маркс настолько превосходил всех нас своей гениальностью, своей чуть ли не чрезмерной научной добросовестностью и своей баснословной ученостью, – говорит Энгельс, – что если бы кто-либо попытался критиковать его открытия, то лишь обжегся бы на этом. Это возможно будет только для людей более развитой эпохи.

***

И несколько строк  вместо послесловия. Той весной, когда Маркса не стало, тринадцатилетний русский мальчик Володя Ульянов заканчивает четвертый класс Симбирской гимназии. Через десять лет, еще при жизни Энгельса, он сплотит верных российских последователей Маркса в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» – ядро будущей партии коммунистов, партии социалистического Октября. Уже первое его появление в среде петербургских революционеров будут сравнивать с животворным грозовым разрядом, он покорит многих своей удивительной душевной опрятностью, непрестанным горением, готовностью к самопожертвованию во имя великого дела; а главное, он покорит всех своим умением в совершенстве владеть оружием Маркса.
В первой своей поездке за границу, предпринятой с целью установить связи с группой «Освобождение труда», ознакомиться с западноевропейским рабочим движением, двадцатипятилетний Ленин, организатор и лидер «Союза борьбы», мечтал и надеялся встретиться с Энгельсом, установить непосредственные отношения с самыми близкими Марксу людьми. Он предпринял немало шагов к этому, но Энгельс был уже тяжело болен… В Париже Владимир Ильич пришел в дом дочери Маркса. Обрисовывая Лафаргам картину «русских дел», он помянул о марксистских рабочих кружках в Петербурге. Поля Лафарга это живо заинтересовало: «Чем же занимаются в этих кружках?» Владимир Ильич объяснил, что занятия начинаются с популярных лекций, а наиболее способные изучают политэкономию, штудируют Маркса. Лафарг был удивлен: «И они читают Маркса?» – «Читают».– «И понимают?» – «И понимают». Ленин подчеркнул: «В наших кружках не читается профессорских лекций, там проводятся уроки, где положения Марксовой теории сопоставляются с фабричной практикой, это, если угодно, своеобразные практикумы по «Капиталу»…
Марксистский диалектический метод стал для Ленина не только методом изу­чения Маркса, но и методом практической реализации коммунистического учения, повседневным рабочим инструментом революционного действия. Диалектика стала душой ленинизма – новой ступени коммунистического учения. И потому именно Ленин явился великим восприемником, продолжателем исторического дела освобождения трудящихся; потому именно его путь к Октябрю явился кратчайшим и самым верным.
Для революционных русских рабочих Марксова «библия пролетариата» действительно явилась книгой познания бытия и преобразования судеб. А для вождя грядущего Октября – еще и мощным базисом в построении новых высших ступеней науки о коммунизме. Вряд ли в обширном Собрании сочинений В.И. Ленина мы найдем хоть один том, где бы Марксовы идеи не выявлялись самым рельефным образом, не сливались бы всецело с потоком ленинской мысли.
За три предоктябрьских десятилетия В.И. Ленин, вставший во главе могучего пролетарского движения, одержал не одну решающую победу, внес огромнейший вклад в развитие революционной науки, но ни в малейшей степени не утратил свежести восприятия классических творений своих великих учителей. И в семнадцатом, перечитывая бессмертные страницы, он не может удержаться от восхищенного восклицания в письме к товарищу: «Прелесть! Я все еще «влюблен» в Маркса и Энгельса, и никакой хулы на них выносить не могу спокойно. Нет, это – настоящие люди! У них надо учиться. С этой почвы мы не должны сходить».

Валентин ЧИКИН

 
По теме
В Лосиноостровском районе активно используют камеры видеонаблюдения: с их помощью удается оперативно «вычислять» трафаретчиков и по горячим следам закрашивать надписи с рекламой наркотиков.
Предупреждение пожаров – первоочередная задача МЧС России. Именно поэтому сотрудники Главного управления МЧС России по г. Москве на постоянной основе проводят профилактические мероприятия,
29 марта 2024, 03:46 — Общественная служба новостей — ОСН Руководитель Белгородской области Вячеслав Гладков поделился сведениями о том, что на территории областного центра введён режим ракетной опасности.
29 марта 2024, 01:52 — Общественная служба новостей — ОСН Согласно информации от СУ СК по региону, суд принял решение о заключении под стражу двух фигурантов дела, которые напали на курсанта и сотрудника МВД.
29 марта 2024, 00:27 — Общественная служба новостей — ОСН Вечером 28 марта на Серовском тракте в Свердловской области произошло несколько аварий , в которые попали несколько грузовых машин и легковушек.
28 марта 2024, 22:44 — Общественная служба новостей — ОСН Российская авиакомпания «Аэрофлот» выступила в четверг, 28 марта, с опровержением информации о том, что в салон самолета , ожидавшего вылета из Бангкока,
28 марта 2024, 21:30 — Общественная служба новостей — ОСН Министерство по чрезвычайным ситуациям (МЧС) России выявило случаи мошенничества, когда люди, выдававшие себя за кинологов, пытались проникнуть на территорию,
28 марта 2024, 21:41 — Общественная служба новостей — ОСН Глава Лиги безопасного интернета (ЛБИ) Екатерина Мизулина раскрыла в своем Telegram-канале, что неоднократно сталкивалась с угрозами в свой адрес.
28 марта 2024, 21:43 — Общественная служба новостей — ОСН Главный редактор «Россия сегодня» и RT Маргарита Симоньян в авторской программе «Ч.Т.Д» в Telegram-канале Кеосаян daily рассказала о том,
28 марта 2024, 21:53 — Общественная служба новостей — ОСН Сотрудники правоохранительных органов начали расследование в отношении студента-медика, который задумал покончить с собой и своим другом,
28 марта 2024, 21:55 — Общественная служба новостей — ОСН Во время проведения следственных мероприятий по расследованию дела о теракте в подмосковном «Крокус Сити Холле» был обнаружен схрон,
28 марта 2024, 20:32 — Общественная служба новостей — ОСН Подросток из Хакасии стала фигуранткой уголовного дела после публикации в своем Telegram-канале сообщения, сообщает управление МВД по региону.
За жестокое убийство мужчина 9 лет и 10 месяцев проведет в колонии строгого режима Мила ГЕНЬ В Москве вынесли приговор мужчине, который убил коллегу и выкинул тело с балкона Фото:
28 марта 2024, 19:52 — Общественная служба новостей — ОСН Родной брат одного из подозреваемых в совершении теракта в подмосковном «Крокус Сити Холле» Далержона Мирзоева* четыре года жил в Сирии .
28 марта 2024, 19:55 — Общественная служба новостей — ОСН Военный эксперт Михаил Тимошенко обратил внимание на то, что Вооружённые силы Российской Федерации собираются нацелиться на Харьковскую область.
На северо-западе Москвы сотрудники полиции задержали подозреваемых в совершении мошенничества в отношении 81-летней пенсионерки «Сотрудниками уголовного розыска ОМВД России по району Хорошево-Мневники г.
28 марта 2024, 19:12 — Общественная служба новостей — ОСН Центральный окружной военный суд в Екатеринбурге вынес приговор экс-аспиранту механико-математического факультета МГУ Азату Мифтахову*.
28 марта 2024, 18:29 — Общественная служба новостей — ОСН Следственный комитет получил информацию о поступлении крупных сумм денег с Украины на счета исполнителей теракта в «Крокус Сити Холле».
28 марта 2024, 18:44 — Общественная служба новостей — ОСН По данным Следственного комитета Санкт-Петербурга , бывший депутат областного совета от партии « Единая Россия » Александр Цветиков был задержан.
Парень отправился в Индию волонтером Елена АКИМОВА Вернувшегося из Индии в Москву студента госпитализировали с брюшным тифом Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ Московские медики выявили у 21-летнего студента брюшной тиф.
Тверской районный суд г. Москва вынес приговор по уголовному делу в отношении 54-летнего Артура Кудели и 51-летнего Рустама Рахметова.
28 марта 2024, 17:09 — Общественная служба новостей — ОСН В Ингушетии правоохранители задержали троих молодых людей, дрифтовавших возле Вечного огня на машине родственника.
28 марта 2024, 17:10 — Общественная служба новостей — ОСН Тренер по армрестлингу из Киргизии Рустам Бактыбеков находился в «Крокус Сити Холле» во время теракта 22 марта.
Знание и соблюдение противопожарных требований только тогда становятся естественными в поведении человека, когда они привиты с детства.
Действия престарелого педофила пресекли находившиеся рядом сотрудники правоохранительных органов Мила ГЕНЬ На остановке на востоке Москвы 64-летний мужчина домогался 15-летней девочки Фото:
28 марта 2024, 16:48 — Общественная служба новостей — ОСН Прокуратура Башкирии проводит проверку в связи с обрушением бетонной перегородки в подъезде одного из многоквартирных домов Уфы.
28 марта 2024, 16:08 — Общественная служба новостей — ОСН В Тюмени 29-летний местный житель в состоянии алкогольного опьянения зарезал ножом спящую 61-летнюю мать.
28 марта 2024, 15:37 — Общественная служба новостей — ОСН Водитель грузового автомобиля чуть не погиб, когда пытался пересечь Маньяшку недалеко от города Сорочинска Оренбургской области.
28 марта 2024, 15:43 — Общественная служба новостей — ОСН Глава городского округа Люберцы Владимир Волков в своем телеграм-канале сообщил о гибели начальника управления дорожного хозяйства и развития дорожной инфрастр
Девушку задержали Мила ГЕНЬ 19-летняя москвичка помогла мошеннику украсть миллионы у двух пенсионерок Фото: Архив "КП" Правоохранители задержали 19-летнюю жительницу Москвы, подозреваемую в мошенничестве.
Здание в момент ЧП было пустым, жертв нет Мила ГЕНЬ Двухэтажный магазин горит в Новой Москве Фото: Мария ЛЕНЦ Двухэтажный магазин загорелся на Калужском шоссе в Новой Москве.
28 марта 2024, 12:56 — Общественная служба новостей — ОСН Суд вынес приговор в отношении Ларисы Мачильской, которая хотела совершить теракт на территории района Запорожской области.
Потерпевшая оказала активное сопротивление, но мужчина все же смог совершить насильственные действия сексуального характера Мила ГЕНЬ СКР Москвы просит арестовать мужчину,
Пользователи группы телеграм-канала «Алтуфьево, Бибирево, Лианозово» добавили видео с дрифтером, который не вписался в поворот и врезался в парк-бокс для тележек у торгового центра «Весна» на Алтуфьевском шоссе.
28 марта 2024, 11:01 — Общественная служба новостей — ОСН В Челябинске в районе железнодорожного вокзала перебегавший на красный свет 44-летний мужчина попал под трамвай и лишился ног.
28 марта 2024, 11:20 — Общественная служба новостей — ОСН Один из обвиняемых по делу о теракте в «Крокус Сити Холле» Мухаммадсобир Файзов может быть переведен из СИЗО «Лефортово».
28 марта 2024, 10:51 — Общественная служба новостей — ОСН Директор центра прикладной социологии и политологии Геннадий Подлесный заявил, что в России  нашли доказательства связи террористов с украинскими спецслужбами.
Сотрудники, которые несут службу в этом подразделении, не выслеживают преступников, не участвуют в погонях, но часто именно от их профессионализма, правильных и быстрых действий зависит здоровье и жизнь потерпевших,
28 марта 2024, 09:12 — Общественная служба новостей — ОСН В  России стартовал сезон лесных пожаров .
28 марта 2024, 08:33 — Общественная служба новостей — ОСН В МЧС России пока не готовы давать оценки по автоматическим системам противопожарной защиты в «Крокус Сити Холле», сообщает РИА Новости.
Счет шел на секунда: как врачи спасали жизни пострадавших в теракте в «Крокусе» - Вечерняя Москва Заместитель главного врача по медчасти НИИ скорой помощи им. Склифосовского Артем Саприн во флагманском центре, куда доставили многих пострадавших в результате теракта в «Крокус Сити Холле».
Вечерняя Москва
Столичные врачи смогут определять патологии позвоночника с помощью ИИ-сервиса - Информационный Центр фото: mos.ru Московские медработники при помощи сервиса искусственного интеллекта получат возможность на магнитно-резонансной томограмме шейного отдела позвоночника определять образование грыж, протрузий и стеноза.
Информационный Центр
28 марта 2024, 23:42 — Общественная служба новостей — ОСН Онколог и колопроктолог Аркадий Беджанян предупредил об опасности дивертикулеза — патологического процесса, который может привести к серьезным последствиям.
ИА Общественная служба новостей
Как организовать идеальную камерную свадьбу: руководство по организации для 10-20 гостей - На правах рекламы Организация свадьбы в современных условиях предполагает новые подходы. Часто жених с невестой ограничиваются скромным празднованием и готовы потратить средства на 10 человек.
На правах рекламы